Крестьянское восстание

Так они расстались. Девушка медленно вернулась в избу, а парень, освещенный ярким лунным светом, быстро пошел к селу Запрешич, от Запрешича к мосту через Крапину, и дальше за Крапину до Иванца, что под горой, чтоб оттуда идти к Бистре. На сердце у пего было радостно, ноги его несли быстро, ночь была светла, горячая кровь не чувствовала ночной прохлады. Все было тихо и мирно вокруг, птицы не чирикали, вода не журчала, лес, кусты и дома словно превратились в темные глыбы. За селом Иванец путь идет под горой, а лес спускается к самой дороге. Вся облитая лунным светом, без единого темного пятнышка, она убегала далеко вперед. Вдруг как будто что-то зашумело в кустах. Джюро остановился, нагнул голову, прислушался. Ничего, ни дуновенья. Пошел дальше. Но чу! Опять что-то, как будто человеческий голос бормочет. У парня сжалось сердце. Стиснув покрепче дубинку, он замедлил шаг, так что почти слышал биение своего сердца. Но вскоре покраснел от стыда. Кашлянув, зашагал быстрее и увереннее и стал вполголоса напевать песенку. Миновал большой куст, ветви которого свисали на дорогу, сделал шага два, как вдруг раздался свист. Не успел он опомниться, как у него потемнело в глазах, его толкнули, и он упал навзничь. Это ему на голову набросили мешок и повалили. В испуге он стал отбиваться руками и ногами. Напрасно. Вне себя от ярости, он мог только разобрать, что нападающих было несколько человек. Они связали его по рукам и по ногам, еще крепче замотали вокруг головы мешок, так что он не мог ни видеть, ни слышать, ни кричать; из-под мешка слышалось только его глухое мычание. Невидимые нападавшие взвалили связанного парня на коня и быстрой рысью понеслись то в гору, то под гору. Скоро дорога стала опять подниматься; Джюро услышал, как открылись большие ворота, туда ввели лошадей. Его сняли с коня и понесли куда-то дальше. Наконец он почувствовал, что его посадили на землю и развязали ноги. Потом неизвестная рука скинула мешок, и перед глазами у него засверкал пламень факела, который держал высоко перед собой смуглый чернобородый парень в железном шлеме. Джюро осмотрелся. Он лежал на голой земле, в каменном подземелье без окон. Возле него стояли двое мужчин, одетые по-военному, в синее; один худощавый и рыжий, с курчавой бородой, а другой – толстый, среднего роста, с длинными черными усами. Это, очевидно, и были те, что его схватили. Парень застонал:

– Пустите меня, разбойники, пустите! Что вам от меня надо? Что я вам сделал? Бога ради, освободите мне руки. Пустите меня, разбойники!

– Молчи, собака! – крикнул толстый солдат и так хватил парня веревкой по голове, что потекла кровь. Связанный Джюро пришел в бешеную ярость. Как безумный, вскочил он на ноги, но в то же мгновение рыжий толкнул его древком копья в грудь, п парень, заскрежетав зубами, свалился в угол. Отворилась маленькая дверь, и просунулась толстая голова с острым носом и торчащими усами; голова эта принадлежала Петару Бошняку.

– Что, попалась птичка? – спросил он.

– Как же, Петар, вот она, – засмеялся рыжий солдат, показывая пальцем на Джюро. – Этот молодой пескарь попался нам в сети возле Бистры и отбивался, как черт, когда его загоняют в святую воду.

– Не сопротивляйся, голубчик, – сказал Бошняк ехидно, – а радуйся. Эх, и хороший же всадник из тебя выйдет! Ну и будет же доволен достопочтенный господин Тахи, что ты зачислен в его войско.

Джюро тяжело дышал.

– Молчи, злодей! – крикнул он. – Я не пойду в войско Тахи, я свободный, я пожалуюсь на него королю.

– Жалуйся, жалуйся, голубчик, – продолжал Петар, – да вот, к сожалению, в твоей комнатке нет окна и король тебя не услышит. Знаю, что тебя грызет: парень надумал жениться.

– Яна, моя Яна! – застонал Джюро в отчаянии.

– Подожди, – сказал Бошняк, – ты еще молод. Через пять, шесть лет, когда вернешься, птичка оперится, – ну, тогда сможешь и жениться, если только турки не снесут тебе головы. Айда, ребята, пошли! А тебе, свободный человек, желаю покойной и приятной ночи.

Воины вышли вслед за Петаром, который запер дверь. И Джюро остался один, на голой земле, в мрачной тюрьме Тахи, в замке Сусед. В отчаянии, он тихо стонал и, чтобы не сойти с ума, прислонил горячую голову к холодному камню, моля бога сохранить ему здравый рассудок для мести.

8

Громкий плач несчастных матерей разносился по селам, горькие слезы орошали землю хорватских крестьян. Отряды грубых ратников Тахи гнали на веревке молодых кметов и свободных крестьян, забранных в солдаты. Тысячи проклятий неслись к высоким башням Суседа. Злодеи, понятно, не интересовались Джюро Могаичем, но о нем справлялся Губец, справлялась Яна. Напрасно! О нем не было ни слуху ни духу. Ушел ночью из Брдовца, а до Стубицы не дошел. Пропал – как в воду канул!

Губец стоял посреди двора, уперев руки в бока, и мрачно смотрел в землю.

– Да, – говорил он про себя, – он мне сказал: «Это ты вскоре увидишь», а я ему ответил: «И ты вскоре увидишь». Да, да, это дело рук Тахи.