Крестьянское восстание

– Нас! – усмехнулся Петар, начиная вторую кружку. – И еще как! С нашим хозяином счеты ведь другие. Господа покумились с чертом. Когда на нашего господина свалилась эта напасть и когда умирала жена его Елена, он все скрежетал зубами, пил воду и женщинами не скоромился. Потом он поехал в Пожун. Когда он вернулся, я посмотрел на него исподтишка. Он покручивал усы, смеялся, пил за двоих и целовал женщин и по пятницам и в праздники. Ладно, думаю. Значит, гром не грянул и мы можем продолжать жить тут в свое удовольствие.

– Какого черта удовольствие! – забормотал ходатай, надвинув шапку на лоб. – То ли было, когда я исполнял поручение для маленького Гашо в Туронолье! Эх, то-то купался там в золоте! А тут? Б-рр! Дел всегда по горло, и всегда рискуешь головой. А что в том толку, что? Вот этот всегдашний хлебец да несколько ломаных грошей. И все толчешься на одном месте. Мне уж стало тесно, чертовски тесно у этого скупого дьявола, – сказал пьяный Шимун, отдуваясь после выпитой третьей кружки; потом продолжал ухмыляясь: – Не держи меня здесь женщина, давно бы сбежал.

– Женщина? – спросил удивленно Петар. – Когда ты, расстрига, успел жениться?

– Я женюсь каждый день, amice, хи-хи-хи! – усмехнулся Шиме, опуская голову. – Разве ты не знаешь, что я живу, как воробей на чужой помойной яме?

– Да кто же это захотел любить такого черта, как ты? – спросил несколько внимательнее Петар.

– Лоличиха! Лоличиха! – шепнул Шиме.

– Лоличиха? – И Петар встрепенулся. – Да ведь она…

– Она с нашим господином! Она и с мужем! Ха-ха, ха! Ну, конечно! – И пьяный ударил кулаком по столу и начал так хохотать, что у него слезы брызнули из глаз. – Да, да! Ферко дает деньги ей, а она – мне. Разве ты никогда не видел ее лица? Это, amice, женщина-турок, женщина, которой нужно трех мужчин. Да ты спроси обо мне. Эх, выпьем! – И Шиме снова ударил кулаком по столу. Петар слушал его со вниманием.

– Понимаешь! Вот что меня удерживает в Суседе, – продолжал Шиме, – но я сумею составить себе капитальчик. Тахи придется раскошелиться.

– Каким образом? – И Петар наклонился к нему.

Шиме встал, перегнулся через стол и шепнул ему на ухо:

– Это ве… великая тайна. Да! Да! Крестьянская сволочь снова зашевелилась. А кто знает, где голова и где корень этого заговора, кто? Я, я это знаю, – и ходатай гордо ударил себя по выпяченной груди, – я, Шимун Дрмачич! И тот, кому я это открою, сможет раздавить голову и вырвать корень восстания. Вот так – рек! Но я это скажу только тому, кто мне хорошо заплатит.

– Как же ты все это узнал, черт ты этакий? Ты, я вижу, настоящий философ… Но что касается Лолпчихи – я тебе все же не верю.

– Не веришь, мошенник? – вскричал Шиме и бросил на стол вязаный кошелек. – На, смотри! Этот кошелек Елена подарила Тахи, Тахи – Лоличихе, Лоличиха – мне, а я его дарю тебе, моему названому брату. Теперь веришь?

– Верю, Шиме, – сказал Петар и быстро сунул кошелек за пазуху.

– Но, per amorem Dei,[72] почему бы тебе, Петар, не жениться таким же манером? Ведь не хромой же ты кобылы сын!

– Да я не прочь! Есть тут одна девушка в Брдовце, Юркина Яна.

– А, а! – И ходатай приложил палец ко лбу. – Вспоминаю; тонкая штучка, клянусь мадонной! Ну, и что ж?

– И близко не подпускает. Уж несколько раз осадила меня.

– Фу! – и Шиме засмеялся. – Если уж ты не очень стоишь за jus primae noctis,[73] то дело легко поправимо. Покажи ее Тахи, он в этом знает толк. А после она станет покладистее. Когда бочка почата, всякий черт может пить из нее.

– Эге, да это не так глупо!

– Ну, конечно, не глупо! Ведь это же я сказал, я, Шиме Дрмачич. Ох, я… я… – Ходатай стал бить себя в грудь кулаком и свалился без памяти на стол.

Петар оставил пьяного и быстрыми шагами направился в замок. Здесь он отыскал Петара Петричевича.

– Господин Петричевич, – сказал он, – я знаю, что вы ненавидите Лолича, который вырывает у нас из-под носа все лакомые кусочки.

– Ну, да!

– Который, как хорек, втерся на службу к хозяину и держит себя, как барин, потому что его жена окрутила нашего господина. Господин Петар! Я знаю ладан, которым этого повесу можно выкурить из Суседа. И вы станете кастеляном. Хотите?

– Хочу, но…

– Вашу руку! Ничего больше не спрашивайте. Я стреляю без промаха.

– Ладно! – сказал Петричевич, подавая Бошняку руку.

На следующее утро нижний двор Суседа огласился страшными криками. Посреди двора стоял разъяренный молодой господин Гавро, держа в руках толстую дубинку. Лицо его горело, глаза сверкали, он трясся от гнева. Перед ним причитал пожилой человек, ухватившись за голову обеими руками; по лицу его струилась кровь; по двору дикими прыжками скакал невзнузданный конь.

– Мошенник! – кричал Гавро. – Так я и позволю тебе дотрагиваться до моих породистых коней, каждый волос которых дороже твоей дурацкой башки.

– Этот удар вам дорого обойдется, – прохрипел, подавляя боль, человек и смерил Гавро горящим взглядом, – так поступают разбойники, а не бароны!