Крестики-Нолики

Её без проблем выпускали в город — беги, если хочешь, да только далеко ли ты убежишь, вот вопрос? Докторша пошла в свой бывший дом за какими-то шмотками и по пути её тормознула городская полиция. Не знаю, где как, а в тех местах, откуда родом была я, полиция делала то, что хотела: если они изымали деньги, или порошок, или траву, или нечто в этом роде, они же и считали нужным распорядиться всем этим по своему усмотрению, хотя все остальные получали за такие дела срока. Так было и тут: эти молодцы с квадратными репами прекрасно знали, видать, кто такая была докторша, да и решили разжиться у неё чем-нибудь вкусненьким, а может, по тем временам просто позарились на её хилое барахлишко — докторша шла с чемоданом. Они поставили её мордой к стене и принялись было вытрясать душу и вместе с ней всё, что могло быть при ней — как увидели её запястье. Результатом стала незабываемая картина: посередине шла Доктор Ад, а по бокам — два недоделанных полицейских. Один нёс её чемоданчик, а другой чуть ли не на вытянутых руках — нежно, словно оно было сделано из стекла, — держал её летнее пальто. На КПП в тот день дежурила Шерри-Вишенка Риц. Она вышла наружу, со скучающим видом прислонилась к стене штабного здания и жевала зубочистку. Кто-то увидел это сверху, и в итоге все мы получили возможность насладиться красотой момента: полицейские остановились, сняли пилотки и стали мять их в руках с таким видом, будто были провинившимися школьниками, а Вишенка Риц — учителем-зверем. Она ещё какое-то время постояла, гипнотизируя их, словно удав пару обезьян, — докторша тем временем свалила восвояси, — потом подошла, и доблестные стражи стали вываливать ей в руки из своих карманов горстями пахучую первую черешню. Черешни было много, и Риц прикрикнула, чтоб они пошевеливались. "Мухой, ну!" — донеслось до нас; это было любимое выражение Берц. Те засуетились, черешня падала в горячую пыль на дороге, а мы наверху хохотали, заваливаясь друг на друга. Нашими трофеями стали полтора килограмма черешни — всё, что у них имелось, — и измазанные соком пилотки, которые нам были нужны так же, как собаке пятая нога, но мы зажали их просто из вредности.

Хотела этого докторша или нет — она уже была повязана с нами. Жизнью и смертью. Именем в расстрельном списке. Навсегда. Она была теперь наша.

И ещё я заметила, что мне совсем не хочется обращаться к ней на "ты".

— Как… ваш бок? — спросила она, слегка тормознув после первого слова. Видать, тоже задумалась, как теперь сказать — "ты" или "вы" — да только ведь я сама задала уже тон.

— А как ваш морфий? — отшутилась я.

— Почему вы спросили про морфий? — я увидела, что она улыбается.

— Ну… это самое… хотя бы про морфий я знаю много, — "Я вывернусь везде, док, ты не думай", — весело подумала я.

— Я знаю, что вы знаете, — она намекала, видать, на всё то, что я наговорила ей в ту ночь. А может, ни на что не намекала — просто надо же было ей что-нибудь ответить.

Я вышла из-за барьера, и мы стояли прямо напротив входа. В тяжёлые двойные двери вставлены были толстые стёкла — сверху и снизу, — и солнце пробиралось в холл только через них, оставляя на полу тёплые квадраты шелушащейся краски и оранжевого закатного света. Луч света падал ей на лицо, и я заметила, как она моргает коротенькими рыжеватыми ресницами, часто-часто — видимо, её слепил закат, но она почему-то не отходила. Наверное, ей нравилось смотреть туда, на улицу, сквозь это толстое стёкло.

— А хотите, пойдём ко мне? — неожиданно спросила она.

— Зачем? — я не нашла ничего лучше, чем задать этот идиотский вопрос. Впору было взять да и треснуть себя по макушке, да ведь слово не воробей.

— Я не буду вас ни о чём спрашивать. И вы ничего не должны будете говорить. Если не хотите, конечно, — смутилась она. Всё вспоминала, наверное, ту ночь. А может, это меня снова клинило, что человек говорит вовсе не то, что у него в голове. — Давайте просто чаю попьём, хотите?

— Вы что ж думаете, док, я из голодного края? Нас кормят хорошо. Очень даже, — сказала я.

И вдруг я мигом вспомнила странный зелёный дом, и чашки тонкого фарфора в резном ореховом буфете с витыми столбиками, и маленький блестящий чайник, стоящий на подносе и прикрытый салфеткой с мережкой по краю. Я никогда и ни с кем не пила чай. Где-то там, позади, люди собирались вместе — и пили виски, или водку, или заваривали в ложке героин, или забивали косяк… травка называлась иногда "чаёк"… В зелёный дом, наверное, тоже приходили люди, которым и в голову бы не пришло собраться только ради того, чтоб выпить бутылку виски. Они сидели за круглым дубовым столом и пили чай — не потому, что он вставлял, или торкал, или делал что-нибудь подобное, и не потому, что они были голодны и хотели нахаваться под завязку. Они просто были вместе. А я стою тут, как дура, свалившаяся не пойми откуда, и мне даже не приходит в голову, что можно прямо сейчас пойти к ней в комнату и попить чаю — просто так.