Крестная дочь

Минуту назад хозяин квартиры вышел из ванной, наскоро вытер мокрую голову полотенцем, успел накинуть махровый халат, когда в прихожей тренькнул звонок. И Гаврилов, открыл, даже не заглянув в глазок. Только подумал, что любовница вернулась на полчаса раньше обещанного, но он почти готов к выходу. Осталось надеть костюм, завязать узел галстука и побрызгаться одеколоном. Сегодня в клубе «Синий омар» выступали американские джазмены. Для начала, чтобы разогреть публику, выпустят пару наших инструментальных групп, тоже не последних людей в мире джаз-рока, но вкусное как всегда на третье. Основная программа начнется ближе к ночи. Приглашенным обещали море дорогого шампанского и изысканные блюда из морепродуктов.

Николай Павлович подумал, что на джазовый вечер он сегодня вряд ли попадет, и омаров с авокадо тоже не попробует, куда больше шансов оказаться в судебном морге. Он представил свое еще крепкое жилистое тело, лежащее на мраморном секционном столе. Увидел казенную бирку, привязанную к большому пальцу левой ноги. Со стороны Гаврилов выглядел неаппетитно. Кости, торчащие из-под рваной кожи, обезображенное лицо, съехавший на сторону нос и черный провал беззубого рта. Он представил кровь, стекающую по желобкам стола в помойное ведро.

К действительности его вернул новый удар, носком башмака под ребра. Орудуя ногами, Девяткин что-то говорил, но Гаврилов от волнения, страха и боли не понимал смысла слов. Но теперь надо въехать, надо врубиться. Иначе этот сукин сын затопчет его насмерть, а Гаврилов так и не узнает, за что же его грохнули в собственной квартире.

– Значит, тут и обретаешься? – спросил Девяткин.

– Тут, – пискнул Гаврилов и получил подметкой в зад. – Ой. Обретаюсь.

– Неплохо для частной ищейки. Для твари, которая построила жизнь на чужой беде.

Гаврилов хотел ответить, что чужие беды ему до лампочки. Он просто зарабатывает на кусок хлеба с маслом, а остальное его не скребет ни грамма. Но не успел. Девяткин, вцепившись в ворот халата, поставил сыщика на ноги. И въехал кулаком в морду с такой силой, что Гаврилов задом влетел в комнату, ударившись о кофейный столик, размолотил дорогую вазу богемского стекла. И снова оказался на полу. Гость вошел следом, скинув плащ, расстегнул пуговицы пиджака, словно готовился к долгой тяжелой работе. Бросил плащ на кожаный диван и осмотрелся по сторонам. Слева стойка с музыкальной аппаратурой, усилитель, ресивер, проигрыватель музыкальных дисков и винила. Напольные акустические колонки красного дерева в рост человека, огромная плазменная панель на стене.

На другой стороне комнаты музыкальная коллекция хозяина в изготовленных на заказ полках из пластика и алюминия, пара красных кожаных кресел, на персидском ковре коллекция холодного оружия: сабли, секиры, морские кортики и охотничьи ножи. Девяткин опустился на колени перед бывшим сыщиком, вырвал из банного халата поясок, Ловко перекинул его через голову Гаврилова и стянул концы на шее, встал на грудь коленями.

– Ты слил мне говно вместо информации, – сказал Девяткин. – Сто пудов первосортного дерьма. Да еще вытянул две штуки. Это как, по твоим понятиям нормально? Обычная практика?

– С чего вы так решили?

– Заруби на своем паршивом носу, гнида: я в ментуре работаю. А не в богадельне. Ты натянул не того человека.

– Я готов… Верну все до копейки.

Гаврилов попытался подняться, вывернуться из-под противника, сбросить его с себя. Если получиться, чикнуть по горлу осколком разбитой вазы. Но не успел, получил основанием ладони тяжелый удар в нос. И вдогонку второй удар, по губам.

– Я не мог поступить иначе, – проблеял сыщик, он надавил языком на передние зубы, почувствовав, что они шатаются, а кровь, наполнявшая рот, мешает говорить. Он сплюнул себе на грудь, глотнул воздуха. – Когда я занимался делом Зубова и выяснил обстоятельства гибели той девчонки…

– Эту муйню я уже слышал, – Девяткин с размаху влепил противнику пощечину. – Что дальше? Ну?

– Короче, два с половиной года назад, когда я закончил свое расследование, ко мне пришли два мордоворота. Сказали, что они от Олейника. Один был начальником его службы безопасности Алексеем Озеровым. А второй – хрен поймешь кто. Фамилия Панченко что ли… Они сказали, что из материалов моего досье должна навсегда исчезнуть фамилия Олейника. Якобы его не было в гостиничном номере, когда девку выбросили из окна. Поймите… Мне не оставалось ничего другого. Эти парни не менты. Они пришили бы меня в две секунды. И закатали труп в бетон.

– У тебя богатое воображение, мразь.

Девяткин сдавил поясок халата сильнее. На лбу детектива выступили две синие жилки, они пульсировали в такт ударам сердца.

– Они просто пугнули тебя? И оставили без премиальных?

– Дали немного, – прошептал Гаврилов, но решив, что сейчас врать нельзя, поспешно добавил. – То есть они прилично заплатили. Очень прилично. Это был самый большой гонорар, который…

– Еще о чем они просили? – Девяткин с силой дернул поясок халата в разные стороны и отпустил. И снова дернул, уже сильнее.