Крестная дочь

Карим сказал, что солдаты привезли ее чуть живую, но рана на голове, – это всего лишь рассечение от удара чем-то тяжелым. Поле того, как наложили швы и сделали укол от столбняка, беспокоиться не о чем. Она потеряла много крови, но силы вернуться, надо только спокойно полежать пару-тройку дней. Поменьше двигаться и побольше есть. Карим ни о чем не спрашивал, сказал только, что о своих злоключениях Панова еще расскажет, если, конечно, сама захочет. Но не сейчас, а позже, когда силы начнут возвращаться.

Когда Карим услышал, что привезли женщину из бывшего рыбачьего поселка, он подумал, что доставили обратно Марию Богданову, пациентку из отделения для психов. Баба живет тут уже третий год, но, когда появляется возможность, сбегает к себе домой в рыбачий поселок и там затевает в своем доме возню. Не спит ни днем, ни ночью, все готовится к приезду сына и мужа с заработков. А те давно уж вернулись. На следующее утро их трупы нашли у пересохшего арыка, видно, мужчин убили на глазах Марии. А потом вывезли в степь. И деньги, что привезли с заработков, уже тю-тю… Пропиты и проедены неизвестно кем. А сама Машка двинулась рассудком, попала в психиатрическое отделение, но это одно название – отделение, а так стоят шесть коек в тесной палате. Иногда особо буйным колют подкожно магнезию – и все лечение.

Городок у них тихий, даже не город, а поселок, и жителей с каждым месяцем все меньше, потому что работы нет и с водой очень плохо. И сам Карим давно бы уехал, а не ишачил тут за гроши, но мечтает стать врачом, а в медицинский институт не сунешься, если ты без денег или, на худой конец, нет трехгодичного стажа работы по профилю. Вот он и горбатит, чтобы получить запись в трудовой книжке и направление на учебу.

Так бы и дальше шло. Но неделю назад сюда нагрянули вооруженные люди на двух грузовиках, постреляли заведующего городским продовольственным складом и одного милиционера, остальные успели смыться. Забрать со склада было нечего, кроме невыделанных бараньих шкур, бандиты разозлились и стали шастать по городку. Уехали на следующее утро, но работники больницы прятались по домам еще три дня, на работу не ходили. Большинство пациентов разбежались кто куда. Но теперь все налаживается. Из области приехали солдаты, бандитов скоро поймают и отправят обратно в тюрьму.

Карим долго молчал, не решаясь на вопрос, но все-таки пересилил себя.

– А ты веришь в любовь? – спросил он. – Такую, чтобы сразу и навсегда?

– Не знаю, – Лена отвела взгляд. Говорить об интимных вещах с этим мальчиком, которого она знает второй день, еще ни разу не доводилось. Возможно, парнишка уже что-то возомнил, даже надеется на ответное чувство. Господи, как это смешно. Нет, как это грустно, – решила Лена, но все же ответила. – Со мной такой любви не случалось. Может, все еще впереди.

– Понимаю, – с мужской серьезностью кивнул Карим. – Сердце девушки надо завоевать. Это не сразу… Это долго…

Неожиданно он взял ее ладонь, легко сжал ее и отпустил. Рука Карима оказалась горячей и сухой. Только тут Лена заметила, что за окном сгустились сумерки, через пыльное стекло можно увидеть блеклые звезды и серп месяца. Слабость волной прошла по телу, веки сделались тяжелыми, а мысли мутными. Захотелось заплакать, и она бы заплакала, если бы хватило сил.

– Спасибо, – сказала Лена. – Спасибо тебе, Карим. Знаешь… Я хотела попросить. У меня вчера отобрали все носильные вещи. Пиджак, брюки, ботинки и кофточку с коротким рукавом. Ты бы не мог мне принести хотя бы пиджак и брюки, а?

– Все вещи на дезинфекцию отвезли, – ответил Карим. – Как раз машина пришла и забрала. Их почистят и вернут.

– А нельзя их поторопить, ну, чтобы поскорее?

– Потороплю. Завтра же.

Он поднялся и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь. Женщина соседка, доев кукурузную лепешку, накрылась с головой одеялом и тяжело засопела. Которую уж ночь ей снился один и тот же сон: главный врач вернулся из Бухары и, пригласив ее в кабинет, выписывает направление в область на операцию. Женщина плачет от счастья и, стоя на коленях, целует врачу руки.

Хмурый вечер застал Суханова и Зубова во время привала. Ландшафт преобразился, впереди виднелась не степь, ровная, как бильярдный стол, выросли холмы с пологими склонами, заросшими кустарником. Похолодало, зато пронизывающий ветер сменил направление и дул теперь не в лицо, а в спину. Суханов, доев полбанки тушенки, вытер губы рукавом халата и глотнул из фляжки воды, которой запаслись в поселке. Вода оказалась мутной, горьковато-соленой, с каким-то специфическим запахом. Будто в арык, из которого наполнили две сорокалитровых канистры, всю прошлую неделю гадил ишак. Но такое питье лучше, чем ничего.

Спиной он привалился к колесу повозки и, чувствуя тепло костра, думал о том, что здесь в этой голой степи, если укрыться от ветра, чувствуешь себя нормально. Как на побережье Средиземного моря в бархатный сезон. Не хватает каких-то жалких мелочей: девочек в бикини, бархатного сезона. И, собственно, самого моря. А так жить можно.