Крестная дочь

Батыров, чувствуя холод земли через полушубок, лежал на земле и, глядя на звезды, думал, что такой ночью, когда ты один смотришь в бездонную пропасть космоса, можно запросто поверить в существование бога. Он поднялся на ноги, стряхнув пыль со штанов, подумал, что прожил жизнь атеистом и теперь поздно менять убеждения. И снова поднял голову к небу, ожидая, когда упадет звезда. Фарад забыл загадать еще одно желание: чтобы его друг и телохранитель Юра Родимин скорее добрался сюда. Сейчас он торчит в степи возле джипа, ожидая, когда из Ферганы привезут толкового механика. Оставлять машину нельзя, через сутки от нее и винтика не останется. Все растащат. Но через пару дней Родя появится, и они всю ночь будут резаться в карты. И время пойдет быстрей.

В сенях Фарад скинул полушубок, дошагал до двери и пнул ее ногой. Два охранника устроились за столиком в углу, они только что закончили ужин и набираясь сил для дальнейших подвигов. На тарелке в густой мучной подливке плавали какие-то неаппетитные объедки, в кружках остывал зеленый чай. Фарад вопросительно посмотрел на Тенгиза. Тот помотал головой:

– Дурака накатывает, – сказал он. – Вроде как у него крыша съехала. Плюнул на меня кровью, а потом откусил себе язык.

Батыров подошел к человеку, привязанному к креслу. Зачерпнул кружку воды из ведра и вылил ему на макушку. Человек вздрогнул, будто к члену поднесли оголенный провод. И застонал, тихо и жалобно. Парня звали Геной Казначеевым, он состоял в охране около года. Особых претензий к Казначею не было, но он единственный человек, кто поддерживал отношения с убитым водилой, в тряпках которого нашли спутниковый телефон. Мало того, что они с покойным закладывали за воротник, когда ходили в русскую баню, а в свободное время вместе копались в гараже, так у них и баба была одна на двоих. Местная потаскушка, крашенная завитая блондиночка, похожая на пуделя. Говорят, настоящая нимфоманка. Почему одна на двоих – непонятно. Деньги что ли они таким странным способом экономили.

Фарад дернул Казначея за волосы, приподнял голову так, чтобы свет лампочки попадал в глаза. Зрачки сужены, а радужка сделалась из темно-зеленой какой-то серой, водянистой. Нос сломан, а верхняя губа, как у зайца, рассечена надвое. Нижняя челюсть сломана, поэтому рот, наполненный кровью, полуоткрыт. И зубы торчат через один. Теперь ни один дантист, даже очень хороший, не возьмется исправить ему прикус. Впрочем, деньги на дантиста изводить не придется.

– Ты ничего не хочешь сообщить мне лично? – спросил Батыров. – Ты слышал такую фамилию: Олейник? Должен был слышать. Олейник, ну? Вспоминай. Если скажешь правду, я сам сделаю тебе укол. Станет хорошо. И боль пройдет. И умрешь так, будто уснул. Обещаю – так и будет. Это хорошее предложение. Я бы соглашался.

Фарад на секунду задумался над своими словами и добавил:

– Ну, если бы оказался на твоем месте… Тогда бы и согласился.

Глаза, не мигая смотрели на яркую лампочку. Кажется, Казначей света не видит. И слов, разумеется, не понимает. Лучше с чурбаном разговаривать, чем с этим хмырюгой.

– Дай мне нож, – сказал Фарад.

– Тут только столовый, – Тенгиз слизал подливку с пальцев и вытер руки о штаны. – Он тупой как мамина жопа.

– Сойдет и тупой. Подойди сюда. Теперь голову ему запрокинь назад. И так подержи… Крепче…

Через полчаса Фарад лежал в своей комнате. Он отвернулся к стене и закрыл глаза, но сон не шел. Батыров проворочался еще полчаса, включил настенный светильник и взял с ночного столика книгу «Тайны вселенной», раскрыл на первой попавшейся страницы и начал перечитывать главу, посвященную кольцам Сатурна.

Рыжее солнце поднялось над степью, ночную прохладу сдул южный ветер. Зубов, проснувшись еще до восхода, долго сидел у костра, глядя на огонь и перебирая события прошлой ночи. От так называемого города они отмахали сотню верст с гаком, не так уж много. Если организуют погоню, их запросто могут найти менты или солдаты. И тогда все кончится… Чем все может кончится, понятно без долгих раздумий. Если сядут им на хвост, можно мазать лоб зеленкой. Никто не станет разбираться, кто прав и кто виноват. Не будет ни допросов, ни следствия, ни прокурора, ни адвоката, ни тюрьмы. Только одна братская могила на четверых.

В протоколе, что составят после смерти Зубова и компании, напишут, что обезврежены опасные преступники, совершившие бандитский налет на больницу и тройное убийство мирных граждан. Вся надежда на ветер и песок, который занесет следы протекторов. Кстати, любопытно узнать: в этих краях есть адвокаты или их отменили? Впрочем, местные методы ведения судопроизводства и участие в них адвокатуры не имеют никакого отношения ни к судьбе Зубова, ни его спутников. Подхватив фляжку, карабин и сумку с мобильным телефоном, он поднялся и прошагал около километра. Мог бы никуда не ходить и не делать большого секрета из разговора с Олейником, но почему-то не хотелось оставаться рядом с людьми, не хотелось смотреть в глаза Пановой, на ее лицо, грязные бинты на голове, на кровоподтек на скуле.