Крестная дочь

– Конечно, не зря, – майор отступил от карты, залюбовался своей работой. – Вопрос стоит ребром: или он сдает с потрохами своего босса Олейника. Или проведет лучшие годы жизни за Полярным кругом. Лет десять будет стирать подштанники какому-нибудь лагерному пахану.

Девяткин сел за стол, снова сверился с бумагами. Тут его ждало разочарование: за последние трое суток юрист близко не подъезжал ни к Профсоюзной улице, где жила покойная проститутка, ни к Мичуринскому проспекту, где снимала хату женщина предприниматель. Впрочем, это не беда. Второго дня, Рувинский ночевал в своей квартире один. Он мог выйти ночью из дома, потому что захотелось… И поехал на поиски приключений. Стаценко стояла на обочине под мачтой дорожного освещения. И он тормознул. Ну, а дальше все пошло как по писанному. Проститутка сказала гостю что-то обидное, Руинскому это не понравилось, он придушил женщину чулками. И для верности потыкал ее ножиком. В суматохе выронил бумажник, когда обнаружил пропажу, сильно забеспокоился, но не рискнул возвратиться.

Его пальцев нет в милицейской картотеке, а искать убийцу какой-то шлюхи никто не станет. И он решил – на этот раз пронесет. Два гражданина Говоров и Марчук, отдыхавшие на лавочке возле дома, запомнили номер «Мерседеса». Ночной гость вел себя слишком подозрительно: выбежал из подъезда, подлетел к машине, уронил ключи и долго искал их в темноте. Граждане оказались сознательными и, когда случайно узнали об убийстве женщины, пришли прямо на Петровку. В общем и целом все складно, а детали можно будет отшлифовать уже в ходе следствия.

– Стаценко больше подходит на роль жертвы, чем бизнесменша, – сказал Девяткин. – Как тебе моя идея?

– Сыровато, но общем и целом годится, – ответил Лебедев. – Купюры с пальцами – это сильный аргумент.

– Значит так: ты отправляйся в райотдел милиции на Профсоюзной. Я позвоню туда, скажу, что мы забираем дело об убийстве этой бабы. А ты напишешь расписку. Как положено. И быстро назад. Бумажной работы будет много. Надо переоформить протоколы осмотра места происшествия и другие бумажки, что составили сыщики. Когда все закончим, отправишься домой. Предвидится специфическая работа. А с фонарем под глазом ты смотришься очень живописно. Те шмотки, в которых ты сидел в камере внутренней тюрьмы, ну, когда прессовал того убийцу Васю Полипова, они у тебя целы?

– Даже не стирал. Как знал, что опять в тюрьиу садиться. Пять дней к отпуску за трое суток работы. Это моя такса.

– Лады, – кивнул Девяткин. – Думаешь, двух-трех суток хватит, чтобы этого хрена обломать?

– Хватит, если постараться.

– Что бы я делал без тебя, – вздохнул Девяткин.

Ближе к вечеру на Гоголевском бульваре он встретился с осведомителями, подробно объяснил, что от них требуется на этот раз, показал фотографии Рувинского и отпустил людей по домам. Завтра они появятся на Петровке, у них примут заявление задним числом. Перекусив по дороге, Девяткин вернулся в кабинет и начал листать розыскное дело об убийстве гражданки Стаценко. Материалов кот наплакал, и это хорошо.

За Рувинским пришли под утро, когда он досматривал последний сон с участием одной интересной дамочки, взаимности которой добивался уже второй месяц. Во сне все сладкие мечты адвоката сбылись, самые смелые ожидания осуществились. Но вот зазвенел электрический звонок, и все кончилось. Через дверь приказали открыть замки, снять цепочку, а самому лечь на пол в прихожей, заложив руки за голову. Обыск закончился около десяти утра. На квартире не было найдено ни оружия, ни наркотиков. Рувинского, закованного в наручники, отвезли по известному адресу, снова прошмонали с ног до головы и засунули в камеру внутренней тюрьмы. Помещение на четыре человека с двухярусным койками и слепым окошком под потолком оказалось довольно тесным и вонючим.

На правой шконке сидели два худых мужика с одутловатыми мордами, судя по виду, – алкаши, убийцы бытовики. На левой нижней койке растянулся амбал в мятом спортивном костюме. На бандитской морде пара кровоподтеков, царапина на скуле, под левым глазом расплылся фиолетовый овал синяка. Когда дверь захлопнулась и лязгнула задвижка, Рувинский застыл на пороге, не зная, что делать дальше. Сесть на табуретку у окна или сначала представиться. Он был просто раздавлен событиями прошлой ночи и сегодняшнего утра, унижениями и страхом, что довелось пережить. От волнения все человеческие слова куда-то исчезли, вместо приветствия адвокат выдавил из себя странный звук, похожий мычание больной коровы.

– Ну-ка ты, фусан, сделай доброе дело, – амбал говорил низким простуженным баритоном.

Рувинский механически кивнул.

– Слышь, я же к тебе обращаюсь, – уголовник показал пальцем на свой ботинок. – Шнурок завяжи. Только чтобы бантик был аккуратным.

Рувинский снова кивнул и с тоской подумал, что в этой камере ему житья не будет. Или убьют или искалечат.

– Я к тебе говорю, мода. Или ты без слухового аппарата не врубаешься?

– Мне? – удивился Рувинский.

Мужик богатырского роста поднялся со шконки и сжал литые кулаки.