Крестная дочь

Суханов не стрелял дважды по одной цели, он медленно поводил стволом, не останавливая движение карабина. Выстрелы щелкали один за другим. Последняя гильза упала в мокрую траву. Пятнадцать секунд – десять выстрелов.

– В движущиеся цели я попадаю лучше, – сказал Суханов.

– И так недурственно, – Олейник шагнул вперед, вытер ладонью мокрые от дождя щеки и подбородок. – Восемь попаданий из десяти. С этим номером вам можно выступать в цирке.

– И это в дождливую погоду, – добавил Зубов. – При боковом ветре.

– Долго репетировали?

– Без репетиций, – покачал головой Суханов. – Но если бы сомневаетесь… Вон в ящике еще десять бутылок. Можете расставить их, где хотите. На расстояние до пятидесяти метров. Я и на сотню не промахнусь, но из-за дождя и тумана цель не видна.

– Не стоит, я уже все видел, – покачал головой Олейник. – Откуда у вас этот карабин?

– Купил по охотничьему билету, – ответил Суханов. – В свое время, когда распродавали имущество армии, карабину Симонова стояли в охотничьих магазинах. Можно было приобрести в военных частях по разрешению МВД. Немного старомодная вещь, но мне нравится. Хороший бой.

– А где вы научились так стрелять?

– Это еще с юности, плюс постоянная практика. В армии я десять месяцев учился в ШМАС, ну, школе младших авиационных специалистов. Получил специальность стрелка-радиста. Дальше так и пошло по жизни.

– Есть разница: стрелять по бутылкам и стрелять по людям. Понимаете, о чем я? Руга дрогнет, собьется прицел… И все это в самый неподходящий момент. Когда надо нажать на спусковой крючок и не промазать.

– Мое пребывание в армии растянулось на четыре с половиной года, – Суханов зачехлил карабин. – И не от хорошей жизни. Так сложились обстоятельства: пришлось остаться на сверхсрочную. Не так много стрелков-радистов с опытом боевых действий. И стрелял я не по бутылкам. Наш самолет дважды сбивали. Я катапультировался из горящих машин, в которых пулевые пробоины надо считать сотнями. И летел вниз на дырявом парашюте. У орден, медаль «За отвагу». А всяким там благодарностям и грамотам давно счет потерял. Хоть с сортире стены ими оклеивай. Вместо обоев. Я на всякий случай захватил наградные книжки и военный билет. Показать?

– Верю на слово. А взрывное дело?

– Ну, я несколько лет летал на Севере. Возил экспедиции геологов и геодезистов. Там чему только не научишься.

– Хорошо, пусть так, – тон Олейника сделался мягче. – Почему вы тогда не летаете, а учите в школе детишек? И инструктируете пилотов любителей в частной школе? Человек с вашим опытом и заслугами обязан летать.

Суханов открыл багажник, положил карабин, туда же забросил пластиковый ящик.

– Астма, – ответил он. – От полетов меня отстранила медицинская комиссия. Из-за этой чертовой болезни. Хотя приступы кашля случаются не так часто. Как правило, весной. Но летать с этим нельзя. Хотя я абсолютно здоровый человек, чувствую себя таким.

– Хорошо, я подумаю, – кивнул Олейник. – А теперь отвезите меня обратно.

На автомобильной стоянке возле аэродрома Олейник пересел в свою машину представительского класса и газанул с места. Зубов минуту наблюдал, как тачка выезжает через ворота и поворачивает в сторону шоссе. Потом покачал головой и исподлобья глянул на Суханова.

На следующий день Олейник позвонил Зубову.

– Ты все еще хочешь взять с собой Суханова? Если так, я не возражаю. Но остается время передумать.

Дом в тихом московском переулке встретил Девяткина неприветливо. Старуха консьержка, торчавшая в подъезде за стойкой, так долго разглядывала милицейское удостоверение, будто только вчера научилась читать, лифт не работал, а дверь в квартиру не долго открывали, хотя из-за двери слышались звуки пианино или рояля. По этому адресу последние полтора года прописана жена Леонида Зубова Надежда, но, сейчас женщины в городе нет, она в специализированном санатории где-то под Алуштой. По телефону ответила ее старшая сестра Татьяна Петровна. Она согласилась уделить майору милиции десять минут своего драгоценного времени, не больше. Дескать, сегодня она аккомпанирует известному оперному певцу на репетиции его концерта.

Когда терпение Девяткина иссякло, и он постучал ногой, звуки музыки оборвались, дверь распахнулась, и он оказался в полутемной прихожей. Миниатюрная женщина с молодым лицом и старушечьей прической: гладкие волосы собраны на затылке в пучок, говорила так тихо, что пришлось напрягать слух. Одета дамочка в темное платье с белым кружевным воротничком, и вообще похожая на учительницу младших классов, а не на продвинутого работника культуры. Она проводила гостя в кухню и, предложив из вежливости чашку чая, выразительно посмотрела на часы. Мол, время пошло, счетчик щелкает.

Девяткин коротко обрисовал ситуацию, умолчав о том, что в кабине исчезнувшего самолета находилась молодая женщина, и закончил словами: