Крестная мать - 2

Чей же сейчас некогда теплый и гостеприимный их дом Россия? Почему нынешние политики с таким остервенением и ненавистью разваливают, растаскивают его — по кирпичику, по бревнышку? Что это за люди? Зовутся русскими, а ведут себя как иноземцы захватчики, полонившие эту страну, выставившие ее на продажу и посмешище всему миру. А ведь истинные русские всегда отличались прежде всего патриотизмом, любовью к своей Родине, душевной открытостью и желанием помочь другим народам, трудолюбием и высокой нравственностью…

А с кем же он, Вячеслав Тягунов, оказался в одной лодке? И главное — почему? Видел же, понимал, чувствовал…

Деньги, проклятые деньги, желание жить лучше… Может быть, страх? За свою жизнь? За жизнь любимой им женщины?

Но что теперь он, бывший мент, может сделать? Инвалид, человеческий обрубок, не в состоянии сейчас без помощи даже справить нужду. На что он годен? И чью волю он ринулся выполнять в Чечню?

Тревожно на душе, нехорошо. Были бы руки-ноги целы…

Вот как неожиданно и точно выскочило: «Были бы руки-ноги…» Сколько раз в обиходе и он сам, да и другие тоже повторяли эту фразу-присказку, не придавая ей особого значения: просто лежала в памяти. А ведь кто-то из русичей, наших предков, попавших в беду, подумал об этом, сказал вслух. А повторил ее через много лет некто Вячеслав Тягунов, живущий в конце двадцатого века, ничего, конечно, об этом предке-русиче не знавший, да и не вспоминавший о нем. А ведь этот предок  о  г л а в н о м  тогда подумал.

Подумать-то подумал, но как решил жить дальше? И решил ли?..

У кого теперь спросишь?

Во второй половине дня у Тягунова было сразу два гостя: генерал Тропинин, начальник управления, и Татьяна. Они и приехали вместе. Виктор Викторович позвонил ей на работу, сказал, что едет проведать своего заместителя и может подвезти ее, если она того желает.

Татьяна обрадовалась этой оказии, сказала только, что ей нужно кое-что взять из дома и купить на рынке.

И вот они вошли в палату — оба в накинутых на плечи белых халатах, разгоряченные каким-то разговором, с улыбчивыми лицами. Вячеслав Егорович и эти улыбки, и их разгоряченные лица воспринял болезненно, обостренно, как, видно, всякий инвалид, завидующий здоровым, жизнерадостным людям.

— А мы как раз про тебя говорили, Вячеслав Егорович, — сказал Тропинин, подавая Тягунову руку. В другой он держал наполненный гостинцами пакет. Генерал сел возле койки, закинул ногу на ногу, и Тягунову резче бросились в глаза его алые лампасы. — Ты готовься, конечно, долго и упорно лечиться, но носа не вешай. Поможем. Я говорил лично с Ериным. Протезы тебе лучшие добудем, на курорт поедешь… Да, кстати!.. Я и забыл!

Тропинин вышел в коридор и сейчас же вернулся с майором, которого Тягунов видел в одном из технических отделов управления. Майор держал в руках коробку с небольшим переносным телевизором.

— Устанавливай, Евгений Васильевич, — распорядился Тропинин. И добавил, обращаясь к Тягунову: — Все не так скучно будет лежать, Вячеслав Егорович. Да и за событиями будешь следить.

Телевизор, поставленный майором на тумбочку у противоположной стены, где пустовала вторая кровать, скоро зашипел, заморгал, а потом вдруг на экране появился Ельцин — он давал кому-то интервью, растолковывал журналисту, державшему у его рта микрофон:

— …Я внимательно, понимаешь, наблюдаю за всем, что происходит в Чечне. И держу ситуацию под личным контролем. Мы давали Дудаеву возможность одуматься и прекратить боевые действия… да, я имею в виду указ о моратории… Так вот, понимаешь, он игнорировал эту возможность… Ну что ж, посмотрим. Во всяком случае, это не на пользу обоим народам — русскому и чеченскому. Вы же хорошо знаете, что там льется кровь…

— Борис Николаевич, в начале мая в газетах промелькнуло сообщение о том, что дудаевская прокуратура возбудила против вас уголовное дело… Как вы к этому относитесь?

Ельцин стал что-то говорить, но охрана оттеснила журналистов и ответа не расслышали…

— Выключи его, Евгений Васильевич, — попросил, поморщившись, Тягунов. — Тошнит уже…

Майор понятливо кивнул, щелкнул клавишей, попросил у генерала разрешения уйти и удалился, одобрительно подмигнув Вячеславу Егоровичу.

Татьяна, возившаяся до этого у тумбочки с продуктами, подошла, поцеловала его в щеку, потрогала рукою лоб.

— Температура есть?

— Да есть… кажется, — неохотно отвечал Тягунов. — Небольшая, ничего.

— Спал как?

— Хорошо. Сон хороший видел.

— Какой?

— На речке мы где-то с тобой были… бегали, купались… Зелень кругом, ромашки… а ты в белом таком длинном платье… нет, он, наверное, сарафан называется — без рукавов, плечи открытые…

— Да, сарафан, у меня есть такой, ты его видел, — улыбнулась Татьяна, глянув на улыбающегося Тропинина.

— Ну вот, — продолжал Тягунов, прикрыв глаза, не обращая внимания на присутствие генерала. — Ты в этом сарафане бежишь по полю, он развевается, ветер его надувает… а в руке у тебя цветы… вот не помню какие… да, циннии, красные! Ты машешь ими и бежишь, бежишь ко мне, смеешься… и никак не добежишь… И я тоже… бежал… — Он открыл глаза и вздохнул.