Крестная мать

Марийка села, стала медленно, как во сне, одеваться. Одевался, покачиваясь на подрагивающих голых ногах, и Саня.

— Барин, а вы, говорят, в Субботино ездили? Там поп дешево поросят продает. Правда, ай нет? Вы не слыхали, барин? — убито, деревянно произнесла свои вопросы Марийка и — потеряла сознание.

Глава двадцать вторая

Собираясь в очередной раз навестить Тягунова, Татьяна поймала себя на мысли, что ей хочется выглядеть получше. Конечно, ничего крикливого, яркого она все равно бы не надела, но вместо коричневой шерстяной юбки и старенького рабочего свитера в этот раз она оделась в строгий серый костюм с черной блузкой, в ажурные чулки, аккуратные, на высоком каблучке сапожки, слегка мазнула губы помадой. Пальто она надела тоже другое — моднющее, на синтепоне, голубого цвета. Если бы не черный шарф на шее, который все же обращал на себя внимание прохожих, да не печаль в глазах и седые пряди волос, Татьяну в городской толчее вполне можно было бы принять за благополучную домохозяйку, у которой только и забот, что купить на рынке хорошего недорогого мяса, да вовремя накормить семью. Но ехала в троллейбусе и шла потом по улице, звонко цокая каблучками, несчастная женщина, потерявшая самых близких людей, к тому же безработная, и внимательный взгляд все-таки прочитал бы в ее глазах отчаяние и скорбь.

Татьяна отдавала себе отчет в том, что вполне могла бы позвонить Вячеславу Егоровичу (Слава, как она теперь называла его для самой себя): номер телефона был, разумеется, хорошо известен. Но она решила поехать в управление милиции и позвонить оттуда, из бюро пропусков. Правда, мысль работала сейчас и вполне практически: одно дело телефонный звонок, а другое — личная встреча с человеком, которому поручили розыск убийц ее мужа.

Зная теперь, кто убивал Алексея и где покоится его тело, Татьяна решила рассказать обо всем Тягунову. К тому же, она все еще находилась под впечатлением гибели этого парня, Вадима Башметова, от всего происшедшего было не по себе. Смерти этой она не хотела, не думала, что все так может обернуться — парень был еще молод, а значит, глуп, хотя и стал уже жестоким и, может быть, для общества уже потерянным человеком. Это, конечно же, касается и второго парня, Сергея Бородкина (о том, что он сгорел, Татьяна даже не подозревала)… Но пусть, в самом деле, занимается всеми ими милиция, Слава. Он арестует, кого следует, дело будет передано в суд, и минимум по десять-двенадцать лет этим ублюдкам будет обеспечено. Хотя Бизон заслуживает только смерти, в этом она была твердо убеждена и постарается добиться для него высшей меры наказания как жена погибшего.

По внутреннему телефону Татьяна позвонила Тягу-нову из бюро пропусков, сказала, что хотела бы его видеть.

— Есть какие-то новости? — спросил он, и она ответила, что есть. Тягунов бросил короткое: «Хорошо, сейчас закажу пропуск» и повесил трубку.

Минут через пять она поднималась в лифте, держа в руках паспорт с вложенным в него пропуском, думала, как построить разговор с Тягуновым, что сказать. Решила, что мудрствовать не стоит, нужно рассказать все как есть. Но, странное дело, чем выше она поднималась, а потом шла по коридору, поглядывая на номера комнат, тем тревожнее, беспокойнее становилось у нее на душе, тем скованнее и неувереннее она себя чувствовала. И главное, не могла пока понять причин этого беспокойства и растущей тревоги.

Тягунов был в кабинете один, говорил по телефону. Рукою показал ей на стул возле стола, и она села, мягко глядя на его серьезное, даже строгое лицо, на несвежий воротник белой рубашки, широко распахнутой на груди, подумала, что никогда бы не позволила Алексею, мужу, вообще мужчине, пойти на работу в такой мятой и заношенной рубашке. Ощутила и несвежесть воздуха в кабинете — накурили славно. Неожиданно для себя она встала и потянулась к едва открытой форточке, распахнула ее настежь. Свежий морозный воздух тут же дал себя знать. Тягунов шевельнул бровями, действия Татьяны его несколько озадачили — посетительница чувствовала себя в служебном кабинете довольно раскованно. Впрочем, он ничего не имел против раскрытой форточки — в кабинете хоть топор вешай.

Разговор по телефону был напряженным, он довольно резко сказал невидимому собеседнику, что «…за самосуд сам знаешь, по голове не погладят, законно всё нужно делать. Пусть Князевы не ищут обидчика их дочери самостоятельно, милиция его найдет… Суд во всем разберется, ты не переживай…»

Человек на том конце провода что-то взволнованно возражал, Татьяна, конечно, не слышала его торопливых слов, но интонацию вполне уловила. С Тягуновым, видно, советовались, спрашивали его мнение, и он оценивал ситуацию однозначно, без колебаний, призывал кого-то от самосуда отказаться.