Крестный ход над Невой

– Видишь, радость моя, какое у тебя доброе сердце! Такое сердце, как у тебя, просто так не проглотишь. Это точно! За него бороться надо. Вроде уж совсем мы с тобой проиграли. А потом – раз! – а оно-то, родимое, опять чистое. Что такое?! Не прилипла, значит, к нему грязь, оттолкнулась и уползла как неродная. Верно? – спрашивал он, вытирая лицо и напяливая на макушку свою не по размеру маленькую шапку. – Чернота-то ведь совсем не родная тебе… Что с ней бегать? Только людей пугать…

Стёпа молча смотрел на него и слушал и не мог поверить своим ушам: неужели этот человек, который видит его второй раз, мельком, говорит сейчас про его душу?! Про те страшные, сокрытые ото всех переживания, которые едва не стоили ему жизни? Или он всего лишь городской сумасшедший и бормочет невпопад всё, что приходит ему в голову?.. Но так метко… Так всё точно рассказал, будто знал, будто видел…

– Вот как бывает, радость моя, художник знаменитый только нос высунет на улицу, – старичок уже сменил тему, – к нему все сразу подскакивают, автографы просят: «Дайте! Ну, дайте, пожалуйста!» А меня-то никто не знает, только на мне свои автографы оставят и идут себе мимо. А я ведь тоже человек, и у меня тоже имя есть – зовут меня Петрушей. Не смущайся, так и кличь, как говорю. Я человек-то простой, неучёный, мне и этого будет довольно.

– А отчество? – уточнил Стёпа, смешавшись. – Какое у вас отчество?

– Да уж какое у меня-то, простого дурака, может быть отчество?! – искренне удивился старичок. – А Отец-то у нас у всех один – Отец наш Небесный.

Говоря это, он закинул голову и со счастливой улыбкой посмотрел на бескрайнее, не по-осеннему сияющее и чистое небо. От этого движения шапка буквально подскочила на его макушке и тут же свалилась на набережную.

– Вот тоже строптивица, – с глубоким вздохом Петруша поднял её, бережно отряхнул и, перекрестившись, водрузил на прежнее место. – Чуть что, бежит невесть куда! Голубушка моя, так и в грязь бухнуться можно и совсем пропасть и затеряться можно. Да что я шапку-то поучаю?! – спохватился он и поспешно добавил: – Она-то ведь и так всё время на голове у меня сидит и все мысли мои давно знает-ведает. Да и все мы такие же строптивые, как она. Даже краски слушаться совсем не хотят: не ложатся, где им положено, а бегут-бегут! Что ты будешь делать?! Никчёмный я человек, а ты, радость моя, по имени-отчеству величать меня собрался! Доброе у тебя сердце, хоть и обиженное шибко!

Стёпа молчал, не зная, что сказать, и во все глаза смотрел на своего нового знакомого. Поражали мальчика даже не его слова, не странный, какой-то взъерошенный и блаженный вид – старик отличался от других людей гораздо заметнее, чем он, Стёпа, мальчик с белёсыми волосами и розово-серыми глазами.

Больше всего поражал необыкновенный взгляд этого старичка – это был единственный человек, который смотрел на Степана с теплом и искренним, сердечным участием. Не с отвращением. Не с безразличием. А с любовью!

Загадки и ответы

– Ветер-то поднялся! Ужас! – встрепенулся Петруша и вытянул шею, стараясь рассмотреть людей, идущих по Литейному мосту. – Как бы моих учителей с мостика-то не сдуло! А ведь такие умные люди! Даже один профессор среди них имеется! А другой – водитель, третий – охранник, четвёртый – солдат. Вот всё люди-то какие уважаемые – учителя мои!

– Вы где-то учитесь? – спросил Стёпа, почему-то вообразив, как Петруша понуро сидит за партой рядом с Красавчиком, а учительница у доски показательно, с треском рвёт его тетрадь из-за плохого почерка. В том, что у старика плохой почерк, мальчик не сомневался.

– А как же?! Конечно, учусь! Это всегда полезно, всегда благо! Только вот, что дураку учиться? В одно ухо влетело и во второе влетело, а душе никакого от того прибытку… – И Петруша горестно пожал плечами.

– Подождите-ка, а кто это – ваши учителя? – спросил Степан, голос его заметно дрогнул.

Мальчик вдруг понял не умом даже, не душой, а битыми боками, что имеет в виду старик.

– Это те отморозки – ваши учителя?! – прошипел он. – Это они-то умные люди?! Профессоры?! Они же вас оскорбили, надсмеялись на глазах у всех!

– Запомни, радость моя, учителя – это очень уважаемые люди, за них век надо Бога молить, они утруждаются, чтобы научить нас жизни! – подняв узловатый палец вверх, значительно произнёс Петруша. – Учёба-то не всегда радость сплошная, это великий труд и великая наука.

– У меня весь мир – такие учителя! – зло выпалил Стёпа. – Они мне всю жизнь отравили! Я никогда им спасибо за это не скажу! Никогда! Я с моста из-за них хотел броситься! – Мальчик перешёл на крик, но вдруг голос его оборвался.

Стёпу колотил озноб, в глазах потемнело… Мальчик сник и замолчал.

– Ой, какие слова-то страшные сейчас закружили воронами вокруг нас! – Петруша торопливо снял шапку, будто она сильно испугалась, погладил её и посадил на место.

И печально замолчал. Не произнеся больше ни слова, он обнял мальчика и прижал к себе. А тот стоял, уткнувшись носом в его коричневое, заскорузлое пальто, и рыдал безудержно, громко и отчаянно.