Крестный отец

Сидя в кресле самолета, уносящего их в Нью-Йорк, Майкл Корлеоне попытался расслабиться и уснуть. Но тщетно. Приближалось самое страшное время в его жизни — может статься, роковое. Задержать его приход было уже нельзя. Все приготовления завершились, все было предусмотрено, все меры предосторожности приняты, на это ушло два года. Оттягивать дальше было некуда. Когда на прошлой неделе дон официально, в присутствии caporegimes и других членов семейного клана, объявил, что уходит от дел, Майкл знал, что отец этим хочет сказать. Час пробил.

Почти три года прошло с тех пор, как он вернулся домой, — и больше двух лет, как женился на Кей. Три года он занимался подготовкой, входил в курс семейных дел. Долгими часами просиживал с Томом Хейгеном, с доном. Он поражался тому, сколь велико, оказывается, богатство и могущество семьи Корлеоне. Она владела поистине бесценной недвижимостью в центре Нью-Йорка — целыми административными небоскребами, занимающими полквартала. Владела, через подставных лиц, долей участия в двух брокерских фирмах на Уолл-стрит, акциями банковских корпораций на Лонг-Айленде, акциями швейных фирм, и все это — не считая широкой сети нелегальных игорных заведений.

Знакомясь с историей деловых операций семейства, Майкл Корлеоне сделал любопытное открытие. Одно время, вскоре после войны, семейство наживало порядочные деньги, оказывая покровительство шайке ловкачей, которые занимались подделкой и сбытом грампластинок. Мошенники снимали копии с пластинок знаменитых исполнителей и продавали в фирменной упаковке, изготовленной столь искусно, что они на этом никогда не попадались. Естественно, что от продажи таких пластинок через магазины самим музыкантам, равно как и фирмам, производившим подлинную запись, не перепадало ни гроша. Майкл Корлеоне обратил внимание на то, что Джонни Фонтейн от этих махинаций понес чувствительный урон, поскольку именно в то время — незадолго до того, как он лишился голоса, — его пластинки пользовались наибольшей популярностью в стране.

Как могло случиться, что дон позволил этим жуликам обкрадывать своего крестника? Майкл обратился за ответом к Тому Хейгену. Хейген пожал плечами. Бизнес есть бизнес. Это раз. А во-вторых, Джонни находился в опале за то, что развелся с подружкой детских лет и женился на Марго Эштон. Дон был этим чрезвычайно недоволен.

— Почему же потом это прекратилось? Засыпались голубчики?

Хейген покачал головой:

— Просто дон лишил их своего покровительства. Сразу же после свадьбы Конни.

Подобную схему действий Майкл после этого наблюдал еще не однажды — когда дон выручал людей из беды, частично созданной его же руками. Не из коварства избранную схему и не по злому умыслу, но благодаря разнообразию деловых интересов дона, а может быть, — природе самой вселенной, в которой зло перемешано с добром; естественному порядку вещей.

Свадьба Майкла и Кей состоялась в Новой Англии — скромная церемония, на которой присутствовали только ее родня да кое-кто из близких друзей. После свадьбы они поселились в одном из особняков под городком Лонг-Бич, в парковой зоне. Майкл был приятно поражен, видя, как ладит Кей с его родителями и прочими обитателями парковой зоны. Чему, конечно, способствовало и то, что она, как и положено по стародавней итальянской традиции всякой добропорядочной супруге, немедленно забеременела. А уж известие, что за два года замужества и второй ребенок на подходе, окончательно покорило сердца.

Кей, как обычно, приедет в аэропорт встречать его — она всегда так радуется, когда он возвращается из своих поездок. Он — тоже. Но только не в этот раз. Потому что в этот раз окончание поездки положит начало действиям, к которым его так тщательно готовили последние три года. Его будет ждать дон. Будут ждать caporegimes. И он, Майкл Корлеоне, должен будет отдавать приказания — принимать решения, от которых зависит его судьба и судьба всего семейства.

Каждое утро, вставая кормить первый раз ребенка, Кей Адамс-Корлеоне видела, как мама Корлеоне, жена дона, садится в машину и один из телохранителей увозит ее куда-то из парковой резиденции, а через час привозит назад. Вскоре она узнала, куда столь неукоснительно ездит каждое утро ее свекровь. В церковь. Часто на обратном пути мама Корлеоне заходила к ней выпить чашку кофе и полюбоваться на младшего внука.

Разговор всякий раз начинался с вопроса, отчего бы Кей не подумать о переходе в католичество, — тот факт, что сына Кей уже крестили по протестантскому обряду, в расчет не принимался. Кей, со своей стороны, сочла удобным поинтересоваться однажды, почему миссис Корлеоне посещает церковь каждое утро и обязательно ли такое правило для всякого католика.

Ее вопрос, по-видимому, навел собеседницу на мысль, что это опасение и удерживает Кей.

— Нет-нет, зачем. Другой католик и носа в храм не кажет, кроме как на Пасху и Рождество. Когда потянет, тогда и идешь.

Кей улыбнулась:

— Тогда почему же вы-то ни дня не пропускаете?

Невозмутимо, как будто речь шла о чем-то вполне обыденном, мама Корлеоне ответила: