Крестный путь Петра Столыпина

Столыпин теперь уже без всяких оговорок активно отстаивал ту точку зрения, что иного пути остановить революционизирование страны, чем роспуск Думы, нет, и показательным было его заявление министру финансов: «Теперь нам недолго ждать, так как я твёрдо решил доложить государю на этих же днях, что так дольше нельзя продолжать, если мы не хотим, чтобы нас окончательно захлестнула революционная волна, идущая на этот раз не из подполья, а совершенно открыто из Думы под лозунгом народной воли». И особо следует подчеркнуть, что в зависимости от принятого решения Столыпин ставил вопрос своего дальнейшего пребывания в составе правительства: «Если государь не разделит моего взгляда, я буду просить его сложить с меня непосильную при таком колеблющемся настроении ответственность».

Как также вспоминал Коковцов: «Не раз он показывал мне наиболее существенные из донесений губернаторов и нисколько не скрывал, что необходимость роспуска Думы становится всё более и более неотложной…

На мой вопрос, рассчитывает ли он провести роспуск Думы без особых потрясений и волнений и как смотрит он на возможность поддерживать порядок в провинции, он ответил совершенно спокойным тоном, что за Петербург и Москву он совершенно уверен, но думает, что и в губерниях не произойдёт ничего особенного. Из самой Думы до него доходят голоса, что многие люди начинают там понимать, какую опасную игру затеяли народные представители, и в числе главарей даже кадетской партии есть такие, которые согласны на роспуск, так как они начинают понимать, что разбуженный ими зверь может и их самих смять в нужную минуту».

Столыпин знал, что готовятся новые вооруженные восстания в Кронштадте, Свеаборге и других местах, и понимал, что больше времени на колебания не остается. Государственная власть не выдержала бы совместного натиска революционных радикалов и подыгрывавшей им Думы, ряд членов которой в той или иной степени были связаны с подготовкой вооружённых выступлений.

На заседании Совета министров министр внутренних дел инициировал, единогласно поддержанное всеми членами правительства, обращение к императору распустить Государственную думу. Одновременно совершенно измученный Горемыкин, понимавший, что он не сможет «железной рукой» подавить революционные выступления, заявил, что с роспуском парламента уходит в отставку. Премьер поставил вопрос об образовании нового кабинета, что также было поддержано всеми министрами.

После этого Столыпин (уже вместе с Горемыкиным получивший согласие царя на роспуск Думы) вызвал начальника столичного охранного отделения и поставил ему задание обеспечить безопасный роспуск Думы:

– Теперь ваше дело! Вы обещали, что восстания не будет. Примите все меры к тому, чтобы это обещание оправдалось.

Чтобы избежать возможности эксцессов со стороны думцев (а как показало последовавшее после роспуска Выборгское воззвание, они были более чем возможны), министр внутренних дел сообщил председателю I Думы Муромцеву, что собирается выступить в Думе в понедельник 9 июля. Когда успокоенные думцы покинули Таврический дворец, здание по приказу Столыпина было оцеплено войсками, входы в него были блокированы, а вечером 8 июля газетам было разослано официальное правительственное сообщение о роспуске Государственной думы.

К десяти вечера 8 июля министры собрались у Горемыкина, и началось томительное ожидание фельдъегеря с царским указом о роспуске I Думы. Но время близилось к полночи, однако высочайший указ всё не привозили. Нервную обстановку этого ожидания и последующие события ярко описал генерал Герасимов, находившийся у премьера вместе с членами правительства: «Столыпин нервничал. Беспокойство передавалось даже Горемыкину. Около полуночи Горемыкин решил позвонить Трепову. С квартиры последнего ответили, что он – у Царя. Телефон перевели в канцелярию Царя. Позвали Трепова. Горемыкин попросил его сообщить, подписан ли указ. Сухо, с явным неудовольствием в голосе (вспомним, что дворцовый комендант до последнего отстаивал создание чисто кадетского правительства. – Авт.), Трепов ответил:

– Относительно указа мне ничего не известно.

Этот ответ только усилил тревогу. Горемыкин говорил:

– Не может быть, чтобы Государь изменил своё решение. Он мне совершенно твёрдо и определённо обещал и дал полномочие предпринять нужные шаги.