Крестный путь Сергея Есенина

Руководителем чудовищного плана официально должен был выступить М. И. Калинин, но фактическим исполнителем намечался Троцкий, о чём Ильич строго предписывал помалкивать.

В «Стране негодяев» «гражданин из Веймара» разглагольствует:

А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живёт он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа!
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…

Давно пора оставить разговоры о большевистских иллюзиях поэта в зрелый период. Да, по инерции он иногда ещё продолжал говорить и писать об «Октябре и Мае», но в душе отринул комиссародержавие.

Приводим малоизвестные строки из его письма к отцу 20 августа 1925 года, в котором он, обещая помочь двоюродному брату Илье поступить в какое-либо учебное заведение, говорит: «Только не на рабфак. Там коммунисты и комсомол».

Разумеется, подобные письма с крамольными строками до читателя не доходили. И сегодня далеко не все почитатели Есенина знакомы с его письмом (7 февраля 1925 года) А. Кусикову в Париж. Между тем это послание – одно из центральных и принципиальных для характеристики его мировоззрения того времени. Он резко отказывается от своих заблуждений и социального романтизма по отношению к Февралю и Октябрю 1917 года и, в частности, пишет: «… как вспомню про Россию и вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Если бы я был один, если бы не было сестёр, то плюнул бы на всё и уехал бы в Африку или еще куда-нибудь. Тошно мне, законному сыну российскому, в своём государстве пасынком быть. ‹…› Не могу, ей-богу, не могу! Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу».

Можно представить, сколько боли в сердце накопилось у него к декабрю 1925 года. Он действительно мог тогда устремиться не только в Англию или в Африку, но и на край света.

Итоги (Предполагаемый убийца поэта)

Как принято говорить сегодня, отечественные СМИ в том далёком 1925-м постарались на полную катушку. Ленинградские и московские газеты словно соревновались друг с другом, только бы очернить имя и творчество погибшего русского поэта. Появились гневные предложения отдельных политиков и общественных деятелей – вычеркнуть имя великого национального поэта из русской литературы, запретить печатать и даже читать его стихи. Одни только названия его произведений – «Страна негодяев», «Москва кабацкая», «Исповедь хулигана» – чего стоили! Кажется, в те бурные времена никто не обратил внимания на гневные слова Бориса Лавренёва в адрес тех, кто сотворил это гнусное преступление, когда трагически оборвалась жизнь великого русского поэта: «…И мой нравственный долг предписывает мне сказать раз в жизни обнажённую правду и назвать палачей и убийц – палачами и убийцами, чёрная кровь которых не смоет кровавого пятна на рубашке замученного поэта». Но поимённо Б. Лавренёв не решился назвать истинных палачей Есенина – можно было запросто потерять голову.

Ну а нам остаётся ответить на самый главный и трудный вопрос: кто именно мог убить поэта?

Читатель, конечно, уже догадался: речь идёт о Якове Григорьевиче Блюмкине (1900–1929), известном чекисте-террористе, прославившемся убийством германского посла графа Мирбаха.

Представим авантюриста подробнее. В своей «Краткой автобиографии» (2 ноября 1929 г.) Блюмкин рассказывает: «В 1908 г., восьми лет, я был отдан в бесплатное еврейское духовное начальное училище (1-ю Одесскую Талмуд-Тору). Училище я окончил в 1913 г. ‹…› 13 лет я был отдан в училище, в электротехническую мастерскую. ‹…› Подлинно каторжные горькие условия жизни ремесленного ученика у мелкого предпринимателя в эту эпоху настолько общеизвестны, что на них не стоит останавливаться. В связи с ними скажу лишь только то, что именно к этому периоду моей жизни относится появление во мне – полуюноше – классового чувства, впоследствии облекшегося в революционное мировоззрение».

Международный террорист, он всегда оправдывал свои многочисленные кровавые похождения необходимостью «пролетарской борьбы». Блюмкин разжигал революционный пожар в Персии, создавал Иранскую компартию, служил советником по разведке и контрразведке в гоминьдановской армии, представлял ОГПУ в Монголии. Спецубийца часто использовался как знаток Востока, куда его направляли под видом торговца древними хасидскими рукописями и книгами. В апреле 1929 года с такой «просветительской» деятельностью он, резидент ОГПУ, посещал Константинополь, где тайно встретился со своим кумиром-изгнанником Троцким. Они толковали о создании нелегальной организации, оппозиционной Сталину, об участии в ней Блюмкина-чекиста.