Крестный путь

Стали пытать заключенных для спасения княжеской души. А уж потом «казнить смертию».

Через некоторое время приходят те же учителя и уговаривают вернуть все на старый, языческий лад.

— С чего это вдруг? — удивляется князь.

— Да понимаешь, доходы казны снизились, а нам как раз оружие и коней закупать — печенеги у ворот!

Вот вам и мораль христианская, — что дышло.

Короче, с приходом на Русь православия начался длительный, многовековой период подспудной борьбы, возни под одеялом между церковью и государством. Церковь резонно полагала, что Духовное в ее лице — первично, а Материальное, мирское, казенное в лице князя — вторично и должно подчиняться власти духовенства. Как католические короли подчиняются власти Папы.

Но у нас эта ползучая революция не прошла. То есть, не пролезла.

В литературе можно обнаружить некую границу, разделяющую церковную власть на две половинки — влияние духовное, мистическое, и влияние прагматическое. Первое церковь удерживала достаточно прочно, второе — с переменным успехом. Но фокус состоит в том, что и поныне внутри самой власти, будь она церковной, будь светской, имеется грань преображения; все понимают: мистика — мистикой, душа — душой, официальная мораль — моралью, а жизнь конкретная — сама по себе. Со всеми ее прелестями, войнами, взятками, грабежами, казнями, ненавистью, сволочной мстительностью. И ничего страшного! Чем больше наубиваешь младенцев, тем легче выжать из собственных желез покаянную слезу. Чем страшнее награбишь, тем больше пожертвуешь церкви во спасение души. Оборотни в коронах с подающей стороны. Оборотни в ризах — с берущей.

Короче, церковь оказалась удобным экстрасенсорным инструментом: красивый антураж, четкая иерархия, стройная философия, контроль массового сознания, возможность оправдания любых конкретных действий, то есть — универсальное моделирование и гибкое толкование ситуаций во власти и вокруг нее. Одно плохо, — кроме претензии на управление совестью, церковь неизменно претендовала и претендует на управление всей жизнью вообще. Эти претензии в русской истории удовлетворялись с переменным успехом. Можно даже научный график начертить.

По оси Y откладываем процент владения властью, — как в футболе откладывают процент владения мячом, — а по оси X — наши скорбные годы, все одиннадцать веков. Кривая церковного владения вскакивает в 988 году мелкой шишечкой, достигает формальных 10%, и потом вьется тонкой змейкой, то подскакивая вверх, то спадая до нуля. Подскоки можно наблюдать в правление особо набожных персон типа Андрея Боголюбского, Алексея Михайловича, Бориса Годунова, Михаила Федоровича. А спады церковного влияния (в годы реформации практически до нуля) — при Лжедмитрии, Петре I, Петре III, вообще — в Новое время.

Вся практика княжения и царствования на Руси показывает, что по-настоящему, до обморока, до принципиальной пылинки, до самопожертвования на гвоздях почти никто во власти в Бога не верил! И если случались отдельные порывы у отдельных персон, то в перемешку с обычными грешными делами. А чтобы непрерывно, от первого осмысленного поступка — до последней исповеди, в сплошном милосердии, — это нет, не наблюдается. Нет этого в должностных инструкциях царей и президентов.

И здесь возникает вопрос: но мы-то, — простые русские, — в Бога верили исправно? Православие вошло в нашу жизнь, культуру, мораль?

Вошло. Отдельно от государства. В значительной степени — отдельно от церкви, и, кажется мне, — очень отдельно от исходной еврейской сказки про Парня Распятого.

Глава 15 Скромный набор Чудес

Итак, христианство сделало шаг на север, резко увеличило территорию Любви и Мира. Резонно было полагать, что христианские, или хотя бы православные народы должны жить в Любви и Мире друг с другом?

Ну уж нет! Нам воевать охота! А с кем — все равно, лишь бы добыча получалась.

В 1048 году православная Византия вероломно напала на православную Русь — свою младшую сестру в семье народов Христовых. Неожиданность агрессии была ошеломляющей. Князь не успел провести мобилизацию и выслал навстречу вражеским отрядам отборную дружину и все наличные войска. Любимый воевода Ярослава киевский дружинник Вышата и 800 богатырей сгоряча попали в плен.

Милостивый Император Византийский велел выколоть русским братьям глаза и пустить их восвояси. Пришествие Вышаты и 800 его слепцов в Киев вызвало у населения обморочный шок. Впору было отказаться от морока фашистской Греции, вернуться к родным Богам, отомстить грекам по этническому признаку. Ответить им оком за око — по новенькой «Русской правде». Но промедлили. От стыда ли, или от старости, но скончался только один грек — митрополит Киевский Феопемпт.

Русскому Православию на тот момент было лет 70. Мы такие режимы скидываем легко. Но в тот раз не стали. Единственное, что позволил себе мудрый наш князь, — это бросить пресмыкаться перед Константинополем. Он решил без спросу назначить своего митрополита. Нечего в рот живодерам смотреть!