«важным соединительным звеном между Сирией и Египтом».
Он верил в силу крестоносцев и, очевидно считая гибельным возможный переход города в их руки, решил — с крайне тяжелым чувством — предать его разрушению. Задержка в Яффе была, таким образом, «новым промахом».
Услышав о начавшемся 16 сентября разрушении Аскалона, Ричард хотел было спешить туда, но его задержали советы окружающих его людей, которые считали наилучшим восстановить Яффу, укрепиться в ней и быстрым маршем пойти на Иерусалим.
«Однако Ричард не был человеком, который мог бы с выдержкой провести такой план».
Восстановление Яффы и нескольких разрушенных замков вокруг совершалось медленно, а Ричард
«тратил время в частичных стычках, в аванпостной войне, где искал самых изысканных опасностей».
Его безумная отвага и ужасающая мощь навсегда оставили грозную память. Но потеря времени, уходившего на эти подвиги, являлась «ошибкой», в свою очередь. Задержка в Яффе вызвала разложение дисциплины, и целыми отрядами уходили воины в Аккру, чтобы там вести веселую жизнь. Конрад Монферратский сделал дальнейший шаг в смысле предательства дела крестоносцев. Заинтересованный только в обеспечении за собою сеньорий, назначенных ему договором под Аккрой, он тайно обратился к Саладину с просьбой о санкции этих владений, обещая ему за то помощь против своих единоверцев.
В такой момент рядом с этим ударом Ричарду нанесен был еще более умелый — издалека. То была весть, что Филипп вторгся в его французские владения и что поддерживаемый им Иоанн Безземельный в самой Англии готовит ниспровержение власти Ричарда.
В подобных условиях Ричард счел себя вынужденным думать о перерыве всей экспедиции и завязать переговоры с Саладином о перемирии. Арабские хроникеры утверждают, что в бесплодности их в этот период
57
была всецело вина английского короля.
«Едва лишь намечалось некоторое соглашение, он внезапно от него отказывался. Едва его предложения бывали приняты, он возбуждал новые осложнения».
Но это показание несколько трудно проверить, как и все подобного рода дипломатические обвинения. Не представлялось бы особенно удивительным, если бы в этот момент Ричард начал терять равновесие. Среди каких-то тяжелых колебаний в начале 1192 года, в холодные и ненастные зимние месяцы, он внезапно объявил поход на Иерусалим. План принят был с энтузиазмом, несмотря на тяжкие условия движения. Но когда войско было на расстоянии дня пути от Иерусалима, у его руководителей возник ряд сомнений в достижимости поставленной цели. Военный совет, где, естественно, главную роль играли вожди рыцарских орденов, указывал на отрезанность Иерусалима от моря, на его недавно возведенные Саладином могучие стены *21.
Ярко рисуют хроникеры горе пилигримов, оставлявших Иерусалим позади и близившихся к развалинам низвергнутого Аскалона. В его восстановлении Ричард проявил огромную энергию. Он сам присутствовал при работе, подбодрял ее своею веселостью и личным участием. Скоро валы, стены и целые отдельные дома встали из развалин. «Невеста Сирии» готовилась воскреснуть в руках крестоносцев.
Однако это важное дело восстановления Аскалона Ричард еще раз вынужден был бросить из-за вестей, пришедших из Аккры, где пизанцы, друзья Ричарда и Гюи, вступили в рукопашный бой с генуэзцами, друзьями Конрада и французов. Этот последний подошел к Аккре с морскими и сухопутными силами и хотел захватить ее для себя. Появление Ричарда здесь остановило эти планы. Но положение продолжало оставаться напряженным, и Ричард не мог не чувствовать глубокого понижения энергии, особенно когда вслед за пережитыми событиями вести об интригах Филиппа и Иоанна стали принимать все более тревожный характер. Вновь выдвинул Ричард вопрос о своем возвращении домой, но совет баронов поставил предваритель-
58
ным условием окончательное разрешение опора об иерусалимской короне. И когда этот спор предоставлен был Ричардом на решение совета, последний почти единогласно сошёлся на Конраде Монферратском,
«единственном, кто мужеством, мудростью и политическим искусством»