Крестоносец

— Ага, распорядится… А за чей счет строить-то?

— А чьи хоромы! Да и промеж многими усадьбами стенки такие не помешают… я уж давно Ивашке-дьяку об том говорил.

— А что Ивашка?

— Да все одно — подожди, грит, еще не известно, чья вскорости власть будет! Как будто разница есть — огненный-то петух не разбирает, какая там власть. При любой власти строить надобно, а кто не делает — заставлять!

— Так я не понял, немцы, что — против?

— Да не против, только не до того им. Храм латынский — и то с разрешеньем мурыжат, а то — какие-то там стенки.

— Уличане, уличане должны решать! Староста уличанский. А уж, ежели никто не послушает, уж тогда обращаться к Господу, к посаднику, к князю…

— Так князь-то какой еще будет? И посадник?

— Огню, говорю, без разницы. Любые должны понимать, хучь немцы, хучь новгородцы…

Интересная эта беседа почему-то запала в память, и Михаил на пути домой все никак не мог отделаться от какой-то навязчиво крутящейся в мозгу мысли… которую ну никак не мог ухватить.

А вернувшиеся с улицы парни уже истопили печь — жарко стало в амбарце, но дымно, так, что даже пришлось приоткрыть дверь.

— Ишь, морозит-то как, — Ратников покачал головой, словно бы осуждая погоду. — А ведь весна скоро.

— Да, весна… — растянувшись на старом сундуке у печки, мечтательно прикрыл глаза Максик. — Скорей бы домой, дядя Миша… Как там родные, друзья… мама… Господи! Они уж, наверное, обыскались… подумали — утонули… мама плачет.

Подросток вздохнул, украдкой вытирая слезы.

— Ничего, Макс, — Миша потрепал парня по голове. — Не переживай — прорвемся!

— Да я знаю… Только все равно — грустно. Вот как представлю только.

— У тебя мама-то кто?

— Врач. Стоматолог.

— То-то я и смотрю — зубы-то у тебя белые! А отец? Батюшка-то твой кем работает?

— Инженер. Только… он не живет уже с нами. Давно уже. Нет, он хороший, — Максик вскинулся. — Только семья у него другая… у меня даже сестренка есть, Ленка… По отцу сестренка.

— А ты сам-то в каком классе учился?

— В восьмой перешел.

— Поди, круглый отличник? — Ратников нарочно уводил разговор от родителей, видел — говорить о школе парню было куда менее болезненно и даже в чем-то приятно.

Подросток повеселел, засмеялся:

— Ну вы, дядя Миша, и скажете!

— Ничего, теперь уж по истории — точно отличником будешь, — потянувшись, заверил Михаил.

Максик покачал головой:

— Не думаю. Что в учебнике и что на самом деле здесь — большая разница! Ничуточки не похоже. Вот заявлю я, что во Пскове людьми торгуют — и что мне учительница скажет? А то и скажет — феодальный строй, а не рабовладельческий, и быть такой торговли не может!

— Ну и, значит, дура, — сердито отмахнулся Миша. — Есть много такого, друг Горацио…

— Кто-кто?

— Шекспир, кажется… если не ошибаюсь. Спи, давай, Макс, завтра вы мне оба понадобитесь. Свеженькие, нарядные и красивые.

— Красивые? А зачем?

— А к содомитам вас отправлю, — подавив улыбку, вполне серьезно пояснил Михаил. — Войдете в доверие, разузнаете там кое-что… Тебе, Максим, кто больше нравится — бобыль Ермолай или Онцифер-бондарь?

— Да мне никто не нравится! — всполошился мальчишка. — Дядя Миша, вы что, правда, что ли…

— Да шучу, шучу, чудо! Спи давай. Завтра уличанских старост изображать будем. Вернее, я — старосту, а вы — его служек.

Назавтра мороз спал, и довольно резко — небо затянули низкие сизые тучи, и густо повалил снег. Ратников, вообще-то, выглядел довольно прилично — мягкие сапоги, полушубок, бобровая — незаметно, что слегка траченная молью — шапка, пояс с лыковой калитой. А вот что касается парней — «уличанских служек», то с ними дело обстояло хуже. Правду сказать — оборванцы, они оборванцы и есть — только тряпье по усадьбам выпрашивать, а так — ни в один приличный дом не пустят.

Пришлось разориться — купить каждому по яркому пояску, пусть хоть так принарядятся, а то уж совсем…

Долго барабанить в ворота не пришлось, открыли почти сразу. Дюжий молодец в нагольном полушубке и с непокрытой кудлатой головой, подбоченясь, оглядел незваных гостей:

— Кто такие?

Почуяв чужих, на усадьбе злобно залаяли псы.

— Ты собак-то уйми!

— Да кто…

— Уличанский староста Терентий! — приосанился Ратников. — А то — мои служки-писцы.

— Староста? — гонор у детины заметно поубавился. — А что же вы это…

— Боярин твой дома ли?

— Не боярин, господине. Торговый гость.

— Ну, торговый гость. Давай, веди!

— Нет посейчас его, господине, — в отъезде. А что случилось-то? Подати у нас все заплачены, вот истинный крест! — парень перекрестился… и словно бы невзначай оглянулся, посмотрел на дальний амбарец.

— Что же, ты тут сейчас один, что ли, паря? — строго спросил Михаил. — А дело у нас спешное! Когда хозяин-от твой объявится?

— Ой, думаю, не скоро, господине.

— А хозяйка его где? Детушки?

— Вдовец он, господине. А детушек Господь не дал.

Остановившись посередине двора, Ратников, не торопясь, осмотрелся. Все, как и рассказывали ребята: два добротных дома на подклетях, меж ними — сени с высоким крыльцом, амбары, баня, дровишки.

— А усадебка-то не малая! Что, один и управляешься?

— Дак, когда хозяина с приказчиками нет — чего мне одному-то? Много ли надо?

— Скучно так!