Крестоносец

Виал заставил меня повторить, что именно я должен спросить, прежде чем отпустить к аббату, и я пересказал вопрос слово в слово. Аббат Альфонсо выслушал меня, задумчиво потирая подбородок.

— Хотел бы я видеть лицо этого ублюдка, — произнес он, — когда наследник Монкада улизнет у него из-под носа.

— Чье лицо? — спросил я.

Аббат Альфонсо ничего не ответил, но, думаю, он имел в виду аббата Родриго из Поблета. Они встречались раз в году на конференции цистерцианских аббатов и поддерживали тесную дружбу, обмениваясь письменными поздравлениями по всем большим церковным праздникам.

Аббат Альфонсо немедленно начал диктовать письмо архиепископу Санчо с просьбой о переводе Франциско в Санта-Крус. Он подчеркнул, что до своего путешествия в Левант Франциско провел в этом монастыре целых три года.

«Не сомневаюсь, Франциско будет чувствовать себя гораздо лучше в привычной атмосфере, в том месте, где он провел, возможно, самые счастливые и спокойные годы своей жизни», — говорилось в письме.

Следующие несколько недель я трижды в день взбирался на колокольню и всматривался в даль: не едет ли посланец из Таррагоны. Но шли недели, ответа все не было, и мне стало казаться, что ночи становятся все длиннее.

По прошествии девяти недель в Санта-Крус прибыли два солдата из личной охраны архиепископа. Они привезли короткое послание — всего два предложения:

«Почтенному аббату Альфонсо.

Касательно вашего письма: вам и брату Виалу следует немедленно прибыть в Таррагону. Я предоставляю вам крытую повозку для переезда и двух воинов для охраны.

Архиепископ Санчо из Таррагоны.

июня двенадцатого дня, 1275 годот Рождества Христова».

Зачитывая письмо аббату, я ощущал невероятное блаженство. Вскоре я увижу Франциско. Услышу его голос. Аббат Альфонсо тоже выглядел весьма довольным и широко улыбался. Он велел мне передать новость брату Виалу и сообщить, что они отправятся в Таррагону на следующий же день.

Я нашел брата Виала в монастыре и изложил ему содержание письма, но, как ни странно, он помрачнел и, положив руку мне на плечо, сказал:

— Ты должен поехать в Таррагону вместо меня, Лукас.

— Не понимаю.

— Именно ты должен заняться очищением души Франциско.

— Но у меня нет вашего опыта.

— Разве ты не присутствовал более чем на тридцати моих сеансах?

— Да, — ответил я, — но случай Франциско невероятно сложен. Кроме того, он Монкада. Аббат Альфонсо и архиепископ Санчо никогда не позволят мне самому совершить над ним обряд изгнания злых духов.

— Я поговорю с аббатом Альфонсо и дам тебе рекомендательное письмо для архиепископа.

— Боюсь, брат Виал, ваше письмо не сможет подготовить меня к такому трудному делу.

— Ты уже готов к нему, брат Лукас. Ты провел с Франциско целых три года в Санта-Крус.

— Не понимаю, брат Виал.

— Много лет назад, — неспешно начал он свой рассказ, — во время кампании в Сирии в одну из дождливых ночей из лагеря исчез мой помощник, Симон. Под моим командованием находилось две сотни воинов, и никто из них не видел, как это произошло. Утром я выслал поисковый отряд, но через пару часов отряд вернулся, не обнаружив никаких следов. В тот же день в лагере появился старик в арабском головном уборе. Старик сказал, что у него есть дело к командиру, касающееся их общего друга. Незнакомца провели ко мне — я в то время сидел около своей палатки. Подойдя, старик положил на землю сверток из белого шелка; я поднял его и развернул… На шелковой ткани лежал палец, совсем недавно отрезанный, еще теплый. Сперва я решил, что передо мной торговец, предлагающий мощи какого-нибудь живого святого. Но старик заявил, что это палец Симона и что в следующем свертке будет голова моего помощника, если мы не привезем пятьдесят золотых динаров в пещеру, расположенную неподалеку. Он дал нам три дня. Посоветовавшись со своими офицерами, я снарядил несколько человек в Акру за золотыми монетами.

Прошло три дня, но люди мои не вернулись. Я послал одного из моих воинов в пещеру, о которой говорил старик, чтобы попросить день отсрочки и заверить, что золото будет доставлено, если Симону не причинят вреда.

В пещере моего посланца встретили двенадцать неверных. Старик, приходивший в наш лагерь, перевел просьбу, и начались обсуждения и споры. Мой человек ждал. Наконец переводчик сказал, что они согласны.