Крестоносец

Кажется невозможным и в то же время неизбежным, что мои надежды, мои величайшие ожидания осуществятся. Как говорил брат Виал? «Вера и терпение»?

Его преосвященство, епископ Лукас из Тортосы.

Как приятно это звучит! Мое воображение уже рисовало нашу случайную встречу с Франциско во время моего визита в Барселону. Мы немного поболтаем об общих знакомых, возможно о членах королевской семьи. Весело посмеемся над одним из наших бывших братьев из Санта-Крус. В конце беседы Франциско улыбнется и пригласит меня провести недельку в Монкаде. Я же буду настоятельно предлагать ему отдохнуть летом в моем поместье в Тортосе.

К сожалению, одержимый демонами Франциско не в состоянии оценить ни значимости этих колец, ни тех жертв, что я приношу последние четыре месяца. Он не в состоянии понять, что кольца эти символизируют мою верность одной из важнейших заповедей Господних — прощения и спасения грешника церковью. Разве наш труд не заключается в том, чтобы указать грешнику истинный путь? Чтобы спасать сбившихся с пути?

А еще подарок архиепископа символизировал мою преданность самому Франциско и задаче его исцеления.

Глава 5 ИЗАБЕЛЬ

Вчера я отдал одно из моих колец семье нищих — они явились в монастырь во время празднества в честь святых мучеников. Когда я шел к часовне, к утренней мессе, ко мне приблизился отец семейства. В лохмотьях, вонючий, этот человек назвал бы господином любого, кто не ходил босиком.

Он упал на колени, преградив мне путь к лестнице и оторвав меня от мучительных внутренних споров с самим с собой — споров о Франциско. Человек этот рассказал мне о своих умирающих с голоду двух малютках и просил, чтобы Господь сжалился над ним и его семьей. Меня тронули его слова, и я знал, что Бог одобрит мое решение отдать кольцо — оно наверняка сможет прокормить семью в течение целого года. Когда я даровал ему кольцо, нищий обвил руками мои ноги и принялся целовать ступни. Остальные члены семьи вели себя почти безучастно: мать прижимала к себе детей, и все трое смотрели на меня недоверчиво, не в силах уразуметь всего значения моей щедрости.

Мой поступок наделал шуму в монастыре. Я видел, что молодые монахи смотрят на меня с почтением, которое было вполне уместно при сложившихся обстоятельствах. Если Франциско и заметил исчезновение кольца, он ничего не сказал.

Наши дискуссии продолжались. В первые месяцы своего пребывания в монастыре Франциско казался совершенно безразличным к моему присутствию — теперь же он с нетерпением ожидал моего прихода, чтобы продолжить свой рассказ с того места, на котором остановился накануне. Во время своих излияний Франциско часто мерил келью шагами, и иногда казалось, будто он вновь переживает те события, о которых говорил. Обычно он рассказывал по нескольку часов, не останавливаясь, словно кто-то пришпоривал его. Зачастую он начинал говорить еще до того, как я садился на стул и клал на колени деревянную доску, вырезанную специально для меня одним из послушников: на этом миниатюрном письменном столе я держал Библию, чернильницу, перо и пергамент, чтобы делать на нем заметки. По этим заметкам я записывал вечером исповедь Франциско.

Иногда по пути в его келью после заутрени я поддавался дурным предчувствиям. Возможно, я боялся услышать от Франциско то, что изменит мою жизнь. Боялся встретиться лицом к лицу с непреодолимым ужасом, который толкнул Франциско в объятия дьявола. Я молился, чтобы у меня хватило мужества не дрогнуть перед подобным искушением.

«Вера, Лукас. Вера и храбрость».

— Не прошло и недели после сна, в котором мне явился Серхио, как пришло письмо от Андре. Он писал, что в будущем году король Хайме отправляется в крестовый поход, и предлагал мне присоединиться к рыцарям Калатравы — те должны были сопровождать короля. У меня появилось ощущение, что истинным автором этого письма был мой брат Серхио: оно звучало скорее как приказ, чем как предложение.

На следующий день я встретился с матерью в нашей резиденции в Барселоне. Я нашел ее в тускло освещенной приемной: она молилась, стоя на коленях перед деревянной статуей Девы Марии, на которой было вырезано «Mater Dei» — Богоматерь. В правой руке Мария держала яблоко, как Ева, а в левой — золотую чашу причастия, символ торжества церкви на земле, церкви, воплотившей в себе тело и кровь Спасителя.

Когда я взял руки матери в свои, они показались мне очень маленькими и хрупкими. Три тяжелых года, прошедшие со смерти Серхио, давали о себе знать. Она все еще носила траур. Мне пришлось помочь ей подняться с колен и дойти до стула — ее спина была сгорблена, глаза устремлены в пол.

Я рассказал ей, что мне приснился Серхио, рассказал все об этом сне и о своем намерении отправиться в крестовый поход. Она слушала, не произнося ни слова, будто знала заранее, что я скажу. Когда я замолчал, она коснулась сухими губами моего лба и вышла из комнаты.