Крестоносец

— Лукас, — сказал он, — иногда ты испытываешь мое терпение. Скала, на которой святой Петр построил церковь, олицетворяет Христа на земле. Я — всего лишь слуга Петра, но тот, кто восстает против меня, восстает против Господа. Будет лучше, если Франциско возвратится в Монкаду, а в монастырь вернутся прежние безмятежные времена.

— Но, аббат Педро, — возразил я, — многие юноши уважают Франциско. Я мог бы с ним поговорить, он мой друг.

— Друг? — Аббат Педро рассмеялся. — Он просто жалеет тебя, Лукас. Неужели ты думаешь, что наследник состояния семьи Монкада может водить с тобой дружбу?

Несмотря на свою ученость, аббат Педро кое-чего не понимал.

Затем последовала его переписка с семьей Монкада — аббат Педро объяснил, что Франциско переживает «определенные трудности» в Санта-Крус, поэтому было бы лучше забрать его домой. Сенешаль семьи Монкада ответил, что родители Франциско не желают сокращать пребывание их сына в лоне церкви.

«В конце концов, — писал сенешаль, — Франциско уже отбыл две трети своего трехгодичного срока».

Однако сенешаль предлагал возможный выход из сложившейся ситуации. Он мог прислать в монастырь кузена Франциско — Андре де Жирона.

«Андре, — писал сенешаль, — всегда оказывал положительное влияние на своего кузена. Несомненно, он поможет Франциско справиться с трудностями, с которыми тот столкнулся в монастыре».

Вот при каких обстоятельствах аббат Педро принял Андре Корреа в Санта-Крус в качестве брата-мирянина. Андре было восемнадцать, столько же, сколько и Франциско. Цирюльник остриг длинные светлые волосы этого юноши, прежде чем впустить его в святилище: золотистые локоны были безжалостно срезаны и разбросаны по пыльному внутреннему двору церкви. Андре был широкоплечим и очень высоким — почти на голову выше остальных монахов. Он всегда стоял, выпрямившись во весь рост, ему и в голову не приходило хоть чуть-чуть пригнуться, чтобы не привлекать внимание к своей невиданной стати. Он напоминал один из каменных блоков, из которых состоял фундамент монастыря. Короче, Андре занимал слишком много места. Более того, массивная челюсть и сросшиеся на переносице брови придавали ему далеко не ученый вид. Многие мальчики называли его Воином. Это прозвище возникло не только благодаря его внешности, но и благодаря его вспыльчивому нраву, который дал о себе знать уже спустя неделю после его появления в монастыре.

Мы как раз легли спать после повечерия, и тут в тишине коридора раздался пронзительный голос Филиппа Гонзалеса:

— Тело твоего брата так и не нашли, Франциско?

Филипп и несколько «молодых львов» захихикали. Франциско смотрел в потолок, на деревянные планки, словно не слышал вопроса.

Думаю, Филипп так и не простил Франциско его отказ присоединиться к группе «львов» тогда, в капитуле. И напрасно.

Андре поднялся и прошел мимо меня так небрежно, словно собирался выйти по нужде. Когда он приблизился к Филиппу, смех смолк. Андре наклонился и поднял Филиппа в воздух, как мешок муки, одной рукой ухватив его за веревку, служившую ему поясом, другой — за рясу. А в следующий миг он выбросил Филиппа из окна второго этажа… И медленно вернулся на свое место.

Трудно поверить, но Филипп упал в телегу с навозом и не получил серьезных ранений — лишь несколько порезов и синяков. Разумеется, выходка Андре была абсолютно несовместима с принципами монашеской жизни, и аббат Педро принял против нарушителя самые серьезные меры. На следующее утро в главном зале он провозгласил приговор Андре: двадцать пять ударов плетью и неделя заключения в монастырской тюрьме. Наказание было суровым, но аббат Педро руководствовался жалостью к виновнику. Как писал святой Бенедикт: «Да будет укрощена плоть человека, дабы его дух был спасен в Воскресенье Господне».

В тот же день, после «часа шестого», я, как обычно, отправился в покои аббата Педро, чтобы помочь ему в делах. Аббат внимательно изучал недавно полученный манускрипт, а я тем временем брил его макушку. Вдруг из темного угла комнаты раздался голос Франциско:

— Когда я прибыл в монастырь, вы упомянули о богатстве моей семьи.

Его появление так удивило меня, что бритва в моей руке дрогнула, и я порезал лоб аббата. Тот дал мне за это увесистую пощечину, мне даже пришлось запрокинуть голову, чтобы кровь не потекла из носа.

— Однажды, — продолжал Франциско, — я стану бароном Монкада и буду распоряжаться денежными пожертвованиями семьи.

Франциско подошел к письменному столу аббата Педро, взял золотую монету, подбросил в воздух и поймал на ладонь.

— Мой кузен Андре очень мне дорог. Если его накажут, я могу изменить свое мнение относительно истинности пути, избранного цистерцианцами.

На следующий день, когда мы собрались в главном зале, аббат Педро объявил, что Андре выразил искреннее раскаяние в своем проступке и поэтому телесное наказание будет излишним. Более того, тюремное заключение Андре сокращается до трех дней. В стане «молодых львов» раздались неодобрительные возгласы. Больше всего был расстроен Филипп — тем, что его обидчик слишком легко отделается.