Крестоносец из будущего. Командор

Милица вытянула шею, задрав маленький остренький подбородок, и подалась вперед. Андрей скосил вниз глаза и уперся взглядом в мелькнувшее в складках плаща небольшое полукружие груди.

«Господи! — Андрей взвыл в мыслях. — Да что же это такое!»

Кое-как нащупав кинжал, он трясущимися руками осторожно просунул лезвие, стараясь не задеть кожу.

— Мамочка!

Милица негромко вскрикнула, и Андрей с ужасом увидел, что около ключицы начала набухать небольшая искрящаяся темная капелька и багряная дорожка устремилась под плащ.

— Перевязать надо! Рана ведь… — заикнулся было Андрей, но девушка с вымученной улыбкой покачала головой.

— Голова закружилась! — Она оперлась рукой о стену. — Вам-то вид крови привычен! Ваши раны, командор, пострашнее, наверное, были?

Она смотрела на него снизу вверх, расширенные голубые глаза казались в свете факела переливающимися драгоценными камнями. Она облизала пересохшие губы и покачнулась.

— Пани! — Андрей, вскочив, протянул ей глиняный кувшин с водой. — Выпейте! Вам полегчает!

— Какая вкусная вода! — Милица оперлась о стену, подобрав ноги под себя и скрыв пальчики под плащом. — А это, — она указала на разломанную краюху серого хлеба, — вся ваша трапеза?

— Ну, — Андрей, языком доставая из зуба застрявший с ужина кусочек копченой оленины, помялся, смущенно потупившись, — как-то так… Плоть укрощаем-с! Смиряемся…

— И как? Удается?

Ее голос был лишен малейшей тени иронии, а взгляд был наполнен таким благоговением, что Андрей, как ему самому показалось, покраснел до кончиков ушей.

— А мне вот нет! Плоть так и томится! Ах, отче, — она благодетельно склонила голову, сжала ладошки, коснулась ими лба и почти шепотом произнесла: — Если бы только вы могли меня понять…

Андрей постарался срочно подумать о чем-то отвлеченном, очень-очень отвлеченном и даже холодном, чтобы, как говорится, остудить огонь, пылавший в чреслах, но так и не смог оторвать взгляд от маленькой фигурки, сжавшейся в комочек.

«Как же! Мне тебя не понять! — Он поерзал, стараясь незаметно сдвинуть ноги поближе. — Плоть она умерщвляет! Моей плотью уже гвозди скоро забивать можно будет…»

А вслух спросил, желая хоть как-то направить ставший опасным разговор в нужное русло:

— Когда ты в последний раз была на исповеди, дочь моя?

Она, не поднимая головы, прошептала:

— В прошлом месяце… Наш священник, отец Аврелий… Он часто меня исповедовал, отче! Упокой, Господи, его душу, молодой ведь был еще! — Милица, вздохнув, перекрестилась. — Перед тем как преставился сам, успел отпустить грехи нам, прихожанам, и отдал Богу душу!

— А что случилось? — Андрей участливо воздел очи горе.

— Сгорел от лихоманки. — Она еще раз вздохнула и поджала губки. — Господь забирает самых достойных…

— Понятно! — протянул Андрей. — Ну, тогда, я думаю, твоя исповедь не затянется! Подойди, дочь моя!

Она торопливо соскользнула с топчана, при этом наступив на кончик плаща, и чуть не упала. Андрей, соскочив, успел подхватить ее.

— Плащ! — Он поднял с пола выроненный кинжал, но Милица забрала его.

— Я сама, отче! А то вдруг, — она смиренно опустила глаза, — ваша рука снова дрогнет…

Наконец шнурок был разрезан, и Милица стянула с плеч мешковатый плащ. Под ним оказалось серое домотканое платье.

— Отче, — неожиданно кокетливым голосом произнесла она, стыдливо прикрыв руками грудь, белоснежной бархатистой кожей оттенявшую грубую холстину, — только скажите честно: я похожа на кающуюся грешницу?

— На самую прекрасную грешницу! — рухнув на топчан, хриплым голосом произнес Андрей. — Пани Милица, я надеюсь, вы не столь грешны, сколь очаровательны?

— Ну, отче, — она расхохоталась, откинув голову, серебристым смехом, отразившимся от каменных стен, и взглянула с соблазнительной полуулыбкой и, как бы невзначай, обвела розовым язычком влажные пухлые губы, — вам виднее! И часто вы с закоренелыми грешницами имели дело? Опыт, видно, большой!

— Ну, только если с ведьмами! — Андрея словно ушатом холодной воды окатило. — Говорят, их тут сжигают?

Он прекрасно понял, зачем пожаловала Милица.

«Какая исповедь? Бабы — они и в Средневековье бабы, тем более когда мужика два года не было. От пореза как бы без чувств сделалась! Как же! А кто в угров из арбалета садил? Дурак! Какой же я дурак! Так, может, и выгорит дело?

Вот только почему ей я понадобился? Вон, воинов распрекрасных полон двор, а она ко мне приперлась! Ну как же: соблазнить самого командора! Будет потом о чем внучатам на старости лет у камина рассказывать!»

— Фу! — Милица надула пухлые губки и уселась на топчан, сложив руки на колени, как школьница. — Зачем так грубо, отче?

— Барышня…

Девушка недоуменно подняла бровь.

— Пани, — Андрей поправился, — вы, кажется, на исповедь пришли? Ну же, начинайте! Чувствую, что грехов все же много у вас, вон скоро светать уже начнет, поторопитесь!