Крестоносец (СИ)

— Сам ландфогт Трулль изволили уделить время вашей персоне. Ну и духовник нашего графа, по причине слабого здоровья решивший не сопровождать его в походе.

Ишь ты, Трулль… Первый раз слышу такую фамилию. Тру-ля-ля и Тра-ля-ля, как в сказке Кэрролла. Кстати, сюжеты «Алисы в Стране чудес» и «Алисы в Зазеркалье» крепко сидели в моей голове, хотя диалоги дословно я воспроизвести не мог. Может, написать книжонку? А что, действо вполне можно перенести в это время, разве что изменить какие-то моменты. Например, кальян у Гусеницы придётся чем-то другим заменить — в Европе он ещё неизвестен. Может, предложить ей гашиш употреблять, опийный мак хашишины уже давно для себя открыли… Или мухоморы по примеру викингов.

Ну и механические часы из повествования придётся изъять, заменить на какие-нибудь песочные, я уже видел пару раз настольно-переносные варианты. А механические… Почему бы не изобрести? В детстве я расковырял, помнится, бабушкины часы с кукушкой, а потом взял и собрал обратно. И они после этого работали, и достаточно долго. А потом уже на работе, когда я как-то рассказал эту историю, один сослуживец попросил поглядеть сломавшиеся часы, которые у него, оказывается, тоже были с кукушкой. Ну а что, и посмотрел, и починил, а от бутылки водки в качестве вознаграждения отказался, так как к тому времени уже освоил изготовление медовухи.

Или Толкиена переписать в более кратком варианте, благо что сюжет нормально помнил, перенеся действо в какую-нибудь заморскую страну на неизведанном материке, назвав его — хе-хе — Америкой.

Мы миновали несколько лестничных пролётов, поднявшись примерно на высоту второго этажа, и оказались в средних размеров помещение с квадратным распахнутым окном и поднятым ставнем. Большинство окон в замке были высокими и узкими, из них удобно из лука стрелять, но с улицы я разглядел и парочку вот таких, обычных.

Возле окна ко мне почти спиной стояла фигура в монашеском, тёмно-коричневого цвета балахоне с откинутым на спину капюшоном. Похоже, тот самый духовник. Я мог видеть со своего места лишь часть тщательно выбритой впалой щеки и заострённый кончик носа. Ну и тонзуру на макушке, обрамлённую венчиком редких, светлых волос. Монах — или кто он там был в их католической иерархии — внимательно смотрел куда-то вдаль на что-то, видимое только ему одному. Этот тип мне почему-то сразу же не приглянулся. Я словно бы чувствовал исходящие от него волны опасности.

За скромным столиком, на котором стояла пара зажжённых свечей, расположился худосочный писарь, вооружившийся пером, чернилами и бумагой. Рядом за столом побольше восседал немолодой, грузный обладатель уставшего лица, словно бы весь день он занимался каким-то непосильным трудом, а тут ещё работёнку подкинули. Методом исключения — господин Трулль, управляющий замком и городком в отсутствие сюзерена.

Его маленькие глазки смотрели на меня, как смотрит естествоиспытатель на букашку.

На столе перед ним были разложены наши с Роландом кошели, подаренный мне Людовиком перстень, тубус с папской буллой, медальон — подарок Беатрис, баночки с мазями и мешочки с развязанными тесёмками, в которых находились измельчённые травы, берестяная бутыль-горлатка со спиртом — я не успел ещё использовать его для настоек. С краю стола лежал извлечённый из ножен нож, тот самый, которым я ткнул в пах незадачливого грабителя.

Баварец вышел. Никто сесть мне не предлагал, тем более что здесь имелся лишь один свободный стул, который, надо думать, предназначался монаху. Ладно, мы люди не гордые, постоим. Минула, наверное, минута, прежде чем тонким голосом кастрата толстяк спросил на неплохом французском:

— Симон де Лонэ — это ваше настоящее имя?

— Видит Бог — да! — решил я сразу добавить патетики.

Писарь заскрипел пером, а ландфогт продолжил допрос:

— Как звать вашего товарища?

— Роланд дю Шатле.

— Откуда вы родом?

— Из графства Овернь.

— Сколько вам лет?

— Нам с Роландом по 18 лет.

— Почему решили отправиться в Святую землю?

— Это было решение наших родителей, которые обязаны за свои феоды выставлять по одному воину в случае военных действий, если в них принимает участие наш сюзерен.

Толстяк, взваливший на себя функции следователя, бросил косой взгляд на писаря, который усердно выводил латинские буквы, складывающиеся в слова на… Отсюда мне не было видно, на французском или немецком, но особой роли это сейчас не играло.

— Как вы познакомились с Вольфгангом Вагнером и его дядей Гюнтером Шульцем?

— Они прибились к нам с Роландом в дороге, между аббатством цистерцианцев и Саарбрюккеном.

— И, увидев на пальце Шульца этот перстень, вы решили ночью напасть на него с племянником? — скорее с утвердительной, нежели с вопросительной интонацией произнёс дознаватель.

— Видите ли, господин Трулль, я уже говорил стражникам и вам повторю, что этот перстень мне лично подарил король Франции Людовик VII.

Толстяк устало вздохнул, брови его страдальчески приподнялись. Он пожевал пухлыми губами:

— И за что же он оказал вам такую милость?

— За то, что научил его повара готовить «Салат крестоносца».

— «Салат крестоносца»?!