Крестоносец в джинсах

— Дети! — обратился к собравшимся Николас. — Все, что случилось, превосходит мое разумение. Я думал, Господь покинул меня, но нет, Господь лишь не пожелал явить чудо перед воинством, в рядах которого были мошенники и лжецы. Я слышал, что Ансельм мертв, а Йоханнес готовится сопровождать детей в обратный путь. Вам известно повеление герцога: кто хочет, пусть возвращается в Германию. Но я слышал также, что Ансельм обманом завлек нас совсем к другому морю, что Иерусалим лежит далеко к востоку отсюда. А потому — внемлите мне, дети, — тот, кому не по душе странствия, пусть остается в Генуе или отправляется домой вместе с Йоханнесом, но те, в ком еще живет надежда увидеть Иерусалим, следуйте за мной. Я приведу вас к далекому морю на востоке, и там Господь явит свое чудо.

Долф обомлел. Тысячи ребят вокруг него кричали, обезумев от радости:

— Веди нас, Николас!

Что же вновь разожгло угасший было энтузиазм ребят?

Все та же сказка? Нет… Навряд ли кто-нибудь из них до сих пор рассчитывает на чудеса. Просто-напросто они не хотят возвращаться. Соблазны и трудности походной жизни увлекают их гораздо больше. Месяц за месяцем их жизнь заполняло одно лишь движение вперед, к заветной цели, и это движение не остановить, пока не пройдут они всю землю до самого конца, если только не встретят раньше свой собственный конец.

Долф отметил, к своему удивлению, что в обратный путь вызвались только малыши, а из ребят постарше — самые робкие и несмелые, но среди них он не увидел маленького Тисса, который до сих пор с воинственным кличем рвался в бой с сарацинами. Не было среди них ни Франка, ни Петера, ни Фриды, не повернули назад Берто, Карл, Марта…

Напрасно Долф подступал с уговорами к своей маленькой подопечной.

— Для чего мне возвращаться в Кельн? — с несчастным видом отвечала ему Марике.

Долф вздохнул. Девочке некуда было возвращаться.

— Тогда оставайся в Генуе, поступишь камеристкой к Хильде, она поможет тебе, вы же подруги.

Марике решительно тряхнула головой. Нет, Генуя не для нее, этот громадный город ничуть не лучше того, в котором она появилась на свет: кривые улочки, широкие площади перед соборами, толпы горожан, которые скользят равнодушными взорами по толпе нищих и калек, а то и просто отворачиваются от них. Все это ей знакомо: толчея и давка, воровство, постоянное чувство опасности и ни капли милосердия. Разве милосердие руководило генуэзскими богачами, которые поторопились собрать продовольствие и деньги для детей? Нет, они спешили избавиться от маленьких крестоносцев. Собственной корысти ради позаботились они о судьбе несчастных, сбившихся с пути, оставаясь глухими к мольбам нищих в собственном городе.

— Если Николас поведет нас, я пойду с ним, — твердо сказала она.

— А мне что прикажешь делать? — поинтересовался Долф.

— Я думала, ты идешь в Болонью вместе с Леонардо.

— Леонардо хочет сначала навестить родителей в Пизе, а уж на следующий год отправиться в Болонью.

Леонардо поверг Долфа в немалое изумление, решив пройти вместе с крестоносцами еще часть пути. Перемену своих планов он объяснил с легкостью:

— Я не видел свою семью уже много лет, но раз мы оказались поблизости, я должен повидать мать.

Так ли все на самом деле? Долф не мог понять товарища, хоть успел привыкнуть к тому, что люди средневековья часто говорят одно, а на уме у них совсем другое. До сих пор он не замечал у Леонардо тоски по дому. Неужели студент остается с ребятами из-за Марике?

— Пойдем с нами, — уговаривала Долфа Марике.

Он согласился. А что ему еще было делать?

Армия крестоносцев, вошедшая снова в предгорья Апеннин, насчитывала теперь около пяти тысяч человек — все еще немало, и внушительная численность детского воинства ограждала его от нападений жителей этих мест. Теперь, когда от колонны оторвались малыши, трусы и нытики, воинство, заметно поредевшее, казалось сильным, как никогда прежде. Тысячи сорванцов, которые уже ни перед чем не дрогнут, с песнями шли по земле Италии, делая привалы, чтобы наловить рыбы или пострелять дичи. Они двигались не спеша, торопить их больше было некому.

С ними вместе шел дон Тадеуш; из знатных отпрысков лишь двое продолжили путь на восток: надменная и честолюбивая Матильда, которая мечтала стать королевой Иерусалима вместо Хильды, и Бертольд, младший сын обедневшего рыцаря, болезненно застенчивый и пугливый от природы. Он и домой-то не вернулся из страха, ведь в свое время он сбежал из отцовского замка, потому что его обижали старшие братья. И вот теперь он брел на восток вместе с крестоносцами, молчаливый, робкий, подавленный.

Они вступили на землю Тосканы. [22] Впереди шествовал Николас, как признанный вожак, за ним нестройными рядами тянулись отвыкшие от порядка крестоносцы.

Когда представлялся удобный случай, они промышляли воровством либо попрошайничали. В этой малонаселенной местности они чувствовали себя вольготно: воровали кур, поросят и коз, рвали с деревьев яблоки и опустошали поля.