Крестоносец в джинсах

Между тем спустились сумерки. Ребята сушились у костров. На углях поджаривалась рыба, а то и куски уворованного мяса. Тайком собранное на чужих полях зерно истолкли и теперь из него пекли каменной твердости хлебцы. Благо дров хватало. Никто больше не купался и не ловил рыбу. Мало-помалу все успокоились. Усталость и сон сморили многих еще за скудным ужином. Счастливцы выхватывали у них из рук недоеденный хлеб, который те сжимали во сне. Другие ссорились из-за мест для ночлега, самым задиристым доставались и лучшие куски, и наиболее отлогие места. Своего друга Долф отыскал подле одного из костров. Леонардо оделял хлебом и мясом прибившихся к ним двоих карапузов, а рядом уже дожидались своей очереди другие. Себе Долф и Леонардо не оставили ничего — им продержаться все же было легче.

Долфу хотелось о многом расспросить студента, побольше узнать о времени, в которое он попал, но переживания дня так утомили его, что он просто растянулся у костра рядом с Леонардо. Тот положил своего ослика между собой и другом, намотав на руку уздечку.

— Эта малышня, того и гляди, ночью приберет к рукам нашего ослика да пустит в дело, — пояснил он.

В городе раздался колокольный звон — вечерний сигнал к тушению огней. В ответ ребята, словно по команде, забросали пламя песком, чтобы костры не разгорались, и улеглись спать. Долф скатал куртку, сунул ее под голову и тоже постарался уснуть.

Однако то, что казалось возможным при ярком свете дня, теперь, в темноте, было не так просто. Он вслушивался в звуки, доносившиеся с реки: всплески рыб, шорох трав, мерный шум полны у берега. По мысли о родном городе, о родителях не отпускали его. Боль сжимала сердце. Всего каких-нибудь полсуток тому назад он еще был человеком двадцатого столетия. Школа, рождественские каникулы. Да и в лабораторию он попал лишь потому, что отец со студенческих лет дружил с доктором Симиаком. Сегодня утром, не прошло еще и двенадцати часов, он чувствовал на лице покалывание зимнего ветра. А девять часов назад стоял перед машиной времени и со слепым упрямством уговаривал ученых…

И вот он лежит на каменистом берегу Рейна, былинки щекочут шею, в плече разливается боль, от голода сосет под ложечкой, и тысячи детей вокруг видят во сне Иерусалим…

Вспомнилась мама. Как она переживает сейчас! Во всем винит ученых.

В памяти возник мальчишка, которого машина умчала в двадцатый век вместо него, Долфа. Каково ему там теперь? Так же страшно и одиноко, как Долфу в этом средневековье?

— В таком случае, не один я затерялся во времени, — вслух произнес Долф, и, как ни странно, это утешило его.

Так он и заснул с мыслью о средневековом подростке, заброшенном в двадцатый век. Вдалеке грохотал гром.

Гроза разразилась около двух часов ночи. Могучие громовые раскаты подняли детей на ноги. В ярком свете молний, вспышки которых поминутно озаряли небо, река словно занялась огнем. Долф проснулся вместе со всеми и в испуге вскочил. Налетел шквал ветра, потоки ливня обрушились на землю. Тлеющие костры с шипением гасли.

Отовсюду слышались вопли, отчаянные молитвы смешивались с напевом, который завели дрожащие голоса, заглушаемые ударами грома, шумом дождя и завыванием ветра.

Долф нашарил куртку, но не успел накинуть ее, как вымок насквозь. Неподалеку Леонардо успокаивал перепуганное животное. Дети в страхе сбивались в кучку, крепко держась за руки, обратив побледневшие от ужаса лица к грозовому небу. Слезы текли у них по щекам, перемешиваясь со струями дождя. Грозовой шквал, казалось, никак не обойдет речную пойму — с таким яростным, словно предвещавшим всемирный потоп, неистовством бушевала над ней стихия. Девочка лет десяти прилипла к Долфу, ее била дрожь, насквозь промокшее, ветхое платьице порвано во многих местах. И снова Долф снял куртку и набросил ее на худенькие плечи девочки. В теплой и к тому же непромокаемой куртке можно было выдержать и не такой шторм. Девочка с облегчением вздохнула и теснее прижалась к нему. Бедняжка…

Гроза разразилась не только над лагерем путешественников, она обрушилась и на город. Молния угодила в церковную башню (которая тогда еще не была кафедральным собором), деревянные шпиль и рама для часов быстро загорелись. Дождь лил вовсю, но порывы ветра лишь сильнее раздували пламя. Полыхающие куски дерева взлетали в воздух и падали на деревянные и соломенные крыши.

А это уже грозило настоящей бедой. Выбежали из домов люди, им приказано было взять по два ведра каждому. Они образовали длинную цепь, которая растянулась до самой пристани, и под хлеставшим непрерывно дождем передавали из рук в руки деревянные ведра. Внезапно над самой серединой людской цепи блеснула молния — две женщины были убиты на месте. Послышались горестные стенания, но горожане продолжали перехватывать ведра, наполненные водой, поверх обугленных тел — так велика была угроза пожара, нависшая над их домами.