Крестоносец. За Гроб Господень

— Не знаю. — Обычно веселые и добродушные глаза грека были теперь темными и непроницаемыми. — Элеонора, я верю в истины нашей религии, верю в то, что Господь Иисус Христос — воплощение Бога, но я верю также, что настоящая религия — это личное дело каждой души и каждого разума. — Теодор постучал себя по голове. — И больше ничего. Именно здесь, в наших головах и наших душах, находятся и Иерусалим, и Гроб Господень, и Голгофа. Здесь же находится и Священный Лик. И если мы не можем поклоняться ему в наших собственных святилищах, тогда зачем искать его в каком-то другом месте? — Теодор пожал плечами. — Это то, что я недавно понял.

Элеонора вспомнила его слова, когда осада ужесточилась и «Армия Господа» металась, словно стая голодных волков, перед стенами Антиохии. Ноябрь принес частые дожди и гололед. Земля под ногами превратилась в болотистое месиво. По лагерю начал расползаться подспудный страх. Граф Раймунд оказался прав: город надо было атаковать немедленно. Теперь же все изменилось. Яги-Сиан, лопоухий седой правитель Антиохии, учуял слабость осаждающих и послал вестников в Алеппо и Дамаск с мольбой о помощи. Кроме того, его конница совершала дерзкие и жестокие набеги через различные ворота, нанося немалый урон «Армии Господа». Турецкие лучники в сверкающих нагрудниках и цветастых халатах передвигались на низкорослых лошадках. Они держали наготове луки и стрелы, чтобы в любой момент обрушить смертельный град на лагерь противника. А ночью страдания и лишения не прекращались. Турецкие катапульты обстреливали шатры и хижины горящими метательными снарядами. Мучения превратились в агонию. От проливных дождей разбухла река Оронт. Дождь со снегом немилосердно лупил по промокшим изорванным шатрам, и от сырости гнили тетивы луков, портилась пища и приходили в негодность ковры и ткани. Элеонора помогала своим, как могла. Она обходила лагерь, выпрашивая пищу, а потом готовила из этой еды весьма вкусную похлебку.

Теперь Элеонора стыдилась своего приступа страха. Особенно помогал ей сохранить самообладание Теодор. Вместо того чтобы беспрестанно говорить об осаде, он непринужденно болтал о том, как он возведет беленую усадьбу среди виноградников и садов, где будут расти груши, яблоки и миндаль, а на полях неподалеку будут колоситься пшеница и просо. Элеоноре нравились взгляды грека на жизнь, на такие простые, казалось бы, вещи, как умиротворенность и душевное спокойствие. После долгих раздумий Элеонора поклялась себе, что обязательно переживет этот кошмар и найдет свой собственный путь к спасению. Разве можно чего-то достичь через страдания и отчаяние? Но завтрашний день приносил новую надежду. И она вместе со всеми стойко переносила лишения, когда приходилось даже варить похлебку из кожаных ремней. Вместе с другими женщинами она добывала еду, разыскивая побеги и выкапывая коренья — все, что можно было сварить в кипящей воде.

Наступил Рождественский пост. Боэмунд запланировал крупную фуражирскую экспедицию, чтобы пополнить запасы провизии. Она закончилась катастрофой. Его отряд попал в засаду, а остальная часть армии была атакована турецкой конницей. Всадники потоком хлынули в лагерь, рубя и коля, разбрасывая факелы и выпуская в шатры горящие стрелы. Элеонора, успевшая избавиться от былой нерешительности, схватила копье и сражалась бок о бок с другими женщинами. Ну и что с того, что было Рождество? Ее жизнь оказалась в опасности, и Элеонора отчаянно защищала ее, хлюпая в грязи и пытаясь проткнуть копьем всадников в развевающихся накидках, которые с грохотом проносились мимо. Однако, когда атака захлебнулась и турки отступили, умные люди стали задавать непростые вопросы. Боэмунд отправился за провизией и попал в засаду. А Яги-Сиан, быстро узнав о его отсутствии, немедленно организовал набег, причинивший лагерю сильный ущерб.

— Странно, — бормотали люди. — Почему неверные так хорошо осведомлены?

Как записала Элеонора в своей летописи, новый 1098 год принес мало радости. Будущее не предвещало ничего хорошего. Мысль об угрозе полного и окончательного поражения стала расползаться по лагерю. Элеонора тоже предчувствовала беду, но находила утешение в том, что она сделала все, что смогла. Сделать больше было выше ее сил, и поэтому она стала уделять основное время хроникам, описывая события прошлого и игнорируя будущее. Ей очень хотелось повидаться с Гуго и Готфридом, но они встречались столь редко, что стали почти чужими друг другу. Но как-то январской ночью Гуго буквально ворвался в ее воняющую козьими шкурами палатку и попросил ее и Симеона принять участие в тайном совещании, которое созвал граф Боэмунд. Элеонора хотела было отказаться, но Гуго с горячностью схватил ее за плечи.

— Сестра! — прошипел он. — Времена меняются. Хватит полагаться на одни лишь мечи! Пора проявить ум и смекалку! Пойдем к нам.