Крестоносцы

Однажды, когда Жуанвиль и его товарищи отказались сдать свои крепости и с минуты на минуту ждали своей казни, "в наш шатер вошла большая толпа юных сарацин с мечами на боках и привели с собой совершенно седого глубокого старца, который велел спросить у нас, действительно ли мы верим в единого Бога, который был за нас схвачен, ранен и убит, а на третий день воскрес; и мы ответили "да"". Это "да" в тех условиях могло стоить им жизни. Но разговор закончился иначе, как они и не предполагали: "Старец нам сказал, что мы не должны отчаиваться, ибо претерпели страдания за Него и еще не умерли за Него, как Он умер за нас, и если Он смог воскреснуть, то мы можем быть уверены, что Он освободит нас, когда пожелает". "После этого, - продолжает Жуанвиль, - он ушел, а с ним и все молодые люди. Я был очень доволен, поскольку не сомневался, что они пришли отрубить нам головы".

Другой захватывающий рассказ показывает, до какой степени мир горний, в который они веровали, был для этих людей важнее мира земного. На сей раз речь идет о случае, произошедшем в лагере крестоносцев в то время, когда их армия в тяжелом положении, пораженная эпидемией, была блокирована сарацинами на берегу Нила. Жуанвиль заболел сам: "Из-за ранений болезнь, охватившая лагерь, поразила и меня. У меня заболели десны и ноги, начались лихорадка и такой сильный насморк, что текло из носа; и по причине перечисленных недугов я в середине поста слег в постель, отчего моему священнику приходилось служить мессу в палатке у моей кровати, и он заболел той же болезнью, что и я. Когда он совершал освящение, то едва не упал в обморок. Увидав, что он вот-вот упадет, я, босой, в одной рубахе, соскочил с постели, подхватил его и сказал ему, чтобы он быстро и спокойно продолжал причащение и что я не отпущу его, пока он не закончит; он пришел в себя, свершил таинство и закончил мессу; но больше никогда он уже не служил ее".

Этот случай, за простотой которого стоит нечто возвышенное, характерен для той эпохи. В наше время при виде падающего в обморок у алтаря священника первой реакцией было бы вызвать врача; для рыцаря же XIII в. главным было свершение таинства и окончание мессы.

Другой рассказ дает нам почувствовать атмосферу того времени и понять, до какой степени чудо казалось тогда неотъемлемым от повседневной жизни. Это одна из тайн эпохи и, возможно, глубинная причина ее динамизма - вера в то, что естественная игра причин и следствий, включая сюда наиболее неизбежные, может всегда быть изменена вмешательством сверхъестественных сил. Предоставим вновь слово хронисту: "Другое происшествие случилось на море; мессир Драгоне, знатный человек из Прованса, спал утром на своем корабле, находившемся в добром лье впереди нашего, и он позвал своего оруженосца, сказав ему: "Поди заткни то отверстие, а то солнце бьет в глаза". Оруженосец понял, что не сможет его закрыть, если не спустится за борт, и он спустился. Пока он затыкал отверстие, у него соскользнула нога, и он упал в воду; а на этом корабле не было шлюпки, поскольку он был маленьким, и он быстро отошел. Мы на королевском судне видели оруженосца, но полагали, что это вьюк или бочка, поскольку он никак себе не помогал, чтобы спастись. Одна из галер короля подобрала его и доставила на наш корабль, где он рассказал нам, что с ним приключилось. Я спросил его, почему он ничего не делал, дабы спастись, не плыл или что еще. И он мне ответил, что у него не было никакой потребности или нужды помогать себе, ибо едва начав падать, он препоручил себя Богоматери, и Она поддерживала его за плечи с момента падения и до того, как его подобрала галера короля. В честь этого чуда я велел изобразить его в моей часовне в Жуанвиле и на витражах в Блекуре".

Этих нескольких историй достаточно, чтобы понять, сколько мистического было в крестовом походе Людовика Святого, в нем самом и его соратниках, и вообще в том, что было наиболее чистым в рыцарстве. Верность данному слову, дух солидарности и своего рода близость с миром сверхъестественного - все это характеризует героя того времени, каким он запечатлен в скульптуре Реймсского собора, в знаменитом образе "Причащения рыцаря". Несомненно, такие люди в плане человеческом были на том же уровне, что и скульптурное произведение в плане художественном. Благодаря этому можно представить себе цивилизацию, способную и на постройку соборов, и на поиски Грааля. Ее люди ставили на службу мистике свои технические знания, которые также представляли собой одну из вершин эпохи.