Крестоносцы на Востоке

В определенной степени укреплению традиции недоверия содействовала католическая церковь. Рим в течение всего XII в. раздувал религиозное ожесточение против схизматиков-греков, стараясь таким образом подкрепить свои притязания на владычество над Византией. В высших церковных кругах на Западе была даже разработана особая теория, согласно которой война со схизматиками-православными столь же необходима и оправданна, как и с еретиками. Иннокентий III полностью разделял эту точку зрения: по словам английского хрониста Роджера Уэндоуэрского, христиане, которые отказывались повиноваться власти св. Петра и препятствовали освобождению Святой земли, были для папы хуже сарацин. К началу XIII в., когда с усилением средиземноморской экспансии западных государств вопрос об их отношениях с Византией встал чрезвычайно остро, когда сама Константинопольская империя попала в число завоевательных объектов европейских феодальных агрессоров, церковно-католическая пропаганда принесла свои плоды. Она морально и духовно подготовила, как бы заранее оправдав его, удар, который рыцарство, по сути с одобрения папства, вскоре нанесло Константинополю.

Разумеется, со стороны Иннокентия III и после того, как в задарском лагере были подписаны соглашения о походе на Константинополь, не было недостатка в предостережениях крестоносцам. Папа слал им многочисленные письма, командировал к ним своих нунциев, угрожал воинам креста анафемой, если они причинят вред Византийской империи. Папе и невозможно было поступать иначе: под сомнение снова ставился морально-политический престиж апостольского престола. Иннокентий III на все лады увещевал крестоносцев, чтобы они не захватывали и не грабили владения греков, не позволяли увлечь себя произволу случая и мнимой необходимости: не их дело судить о грехах Алексея III и его близких.

Это — на словах. А на деле папа остался верен себе: между строк своих грозных посланий о ненападении на христианские земли двуличный апостолик всегда оставлял лазейку предводителям крестоносцев, достаточную для того, чтобы они поняли, что смогут рассчитывать на его фактическую поддержку в случае нарушения жестких предписаний Рима. Мало того, папа, по существу, подстрекал их к нападению на Константинополь. Как же иначе можно понять его двусмысленное и в какой уже раз повторенное запрещение наносить вред христианам, сопровождавшееся такой оговоркой: "Разве только сами они [христиане. — М. З.] станут необдуманно чинить препятствия вашему походу или же представится какая-либо другая справедливая или необходимая причина, по которой вы сочтете нужным действовать по-другому"?

Историку в позиции Иннокентия III все предельно ясно. Сын Исаака II Ангела, договариваясь с вождями крестоносцев зимой 1203 г., брал на себя ряд обязательств, вполне соответствовавших видам папства. Быть может, Иннокентий III и не ожидал от царевича исполнения обещанного. Папа, вероятно, понимал, что юный претендент соглашался на все, поскольку не отдавал себе отчета в том, сумеет ли сдержать свои обязательства. Тем хуже для него! Апостольский престол, во всяком случае, не проиграет, когда воины креста окажутся близ столицы неуступчивого узурпатора: если не от легкомысленного племянника, то хотя бы от его дяди — а он, конечно, не пожелает лишиться трона — удастся добиться уступок Риму.

Вся эта затея так или иначе открывала новые перспективы для дипломатических игр с Константинополем в пользу папской курии. Лицемерные запреты Иннокентия III крестоносцам — не чинить обид грекам — на деле не стоили ни гроша. Это хорошо сознавали наиболее дальновидные из современников событий. Эльзасский монах Гунтер Пэрисский, писавший со слов своего аббата Мартина, добровольного (но не официального) участника посольства крестоносцев, направленного в Рим из Задара, признал со всей откровенностью: верховный понтифик с давних пор ненавидел Константинополь и очень хотел, чтобы он, "если возможно, был завоеван без кровопролития [! — М. З.] католическим народом". Итак, завоевать Константинополь без кровопролития — типично папский жаргон — таковы были тайные замыслы Иннокентия III! Более прямолинейно формулировал свои мысли южнофранцузский поэт Гийо Провэнский, заявивший в сатире "Библия", что жадный Иннокентий III разрешил Крестовый поход против христиан-греков. И это мнение было куда ближе к истине, во всяком случае по существу.

В апреле 1203 г. крестоносцы отбыли из Задара на о-в Корфу. 25 апреля туда из Задара, где для него были оставлены две галеры, явился и сам царевич. Он собственноручно подписал договор, заключенный ранее от его имени послами, а потом, чтобы укрепить баронов в их решении, занялся подкупом. Наличности у беглого наследника не было, он одаривал главарей воинства в кредит: графу Фландрскому обещал, согласно известиям сирийского хрониста Эрнуля, 900 марок, граф Сен-Поль должен был получить 600 марок и т. д. Таких векселей царевич выдал на изрядную сумму. Его щедрость не могла не тронуть "сострадательных" баронов.