Крестоносцы на Востоке

Перед нами — яркий образчик рационалистически окрашенной и рационалистически подкрепляемой религиозности. Двойственность средневекового религиозного сознания, проникнутого в той или иной степени рационалистическими началами, проступает в описанном эпизоде достаточно рельефно. Она имеет свое объяснение: эта двойственность коренится в специфике провиденциалистского миросозерцания, уже подвергавшегося в конце XI — начале XII в. схоластическому истолкованию. Скептицизм в отношении искусственных или недостаточно искусных инсценировок чудесного порождался в конечном счете и прежде всего необходимостью последовательно обеспечить интересы католицизма. Поддержка ложных чудес, по мнению священнослужителей, могла бы лишь нанести ущерб вере. Само сомнение в истинности того или иного чуда либо даже его отрицание, в сущности, преследовало цель достигнуть наиболее полного и углубленного понимания "подлинного" участия Сил Небесных в земных деяниях. Однако вопреки намерениям тех, кто стремился упрочить веру, внесение рационалистических элементов в провиденциалистскую интерпретацию исторических событий объективно подрывало устои господствовавших религиозных представлений. Таков был результат взаимопроникновения и конфронтации двух по сути противоположных принципов постижения и восприятия действительности: превратного, фантастического — религиозного — и логически трезвого, шедшего от здравого смысла, рационалистического.

В те времена, о которых здесь идет речь, оба они сосуществовали в рамках общего религиозного мировоззрения, господствовавшего над разумом и чувствами. При этом ни религиозные фанатики, ни рационалисты, вносившие в свою веру те или иные ограничения, продиктованные рассудком, в нравственно-этическом плане не обладали какими-либо преимуществами друг перед другом: и ревностно благочестивые люди склада Раймунда Ажильского, и воинственные, приземленно-житейски мыслившие рыцари типа Танкреда в конечном счете исповедовали одну веру, одни и те же взгляды, придерживались единой морали. В тот век рассвет разума еще только брезжил [3].

2.10. Антиохийское княжество. Продолжение похода

Под Антиохией крестоносцы задержались на полгода. Мотивы этой задержки были различны: сказывались и общая усталость, и желание избежать нестерпимой летней жары, и нехватка продовольствия, и стремление уйти из города, хотя бы на время, ввиду разразившейся там эпидемии (вероятно, тифа; как уже говорилось, 1 августа скончался сам епископ Адемар де Пюи) — пребывание в Антиохии стало опасным. Главная же причина остановки заключалась в том, что графы и виконты жаждали закрепить за собой соседние с городом территории. Сюда они и удалились со своими рыцарями и оруженосцами: Боэмунд направился в Киликию — для усиления оставленных там гарнизонов, Готфрид Бульонский — в Телль-Башир и Равендан, Роберт Нормандский — в Латакию, откуда его вскоре вышвырнуло местное население, предпочтя рыцарям герцога византийский гарнизон, прибывший с Кипра.

Главари воинства со своими отрядами возвратились в Антиохию лишь в сентябре, но и после этого пауза в походе продолжалась. Крестоносцы застряли здесь еще на несколько месяцев. В свое оправдание предводители 11 сентября 1098 г. составили длинное послание Урбану II. Они подробно рассказали об осаде и взятии Антиохии, об истории со святым копьем, обстоятельствах разгрома Кербоги. В заключение "иерусалимцы Иисуса Христа", как именовали себя авторы послания, обращались к папе, приглашая его собственной персоной завершить предприятие, в которое они отправились по призыву апостолика: "Прибудь к нам и уговори всех, кого можешь, прийти с тобой". Тогда, сулили крестоносцы папе, "весь мир станет повиноваться тебе". В ожидании ответа князья не спешили трогаться с места. Однако и это являлось только предлогом для задержки. Кому владеть Антиохией? — вот вопрос, который ребром встал перед вождями и породил глубокие раздоры между ними. Именно это и задержало выступление крестоносцев в дальнейший путь.

Главными претендентами на Антиохию были Боэмунд Тарентский и Раймунд Тулузский. Рыцари первого занимали городскую цитадель и б'ольшую часть города, второго — дворец Яги-Сиана и башню близ ворот, у моста через Оронт. В антиохийском храме св. Петра шли бесконечные совещания главарей крестоносцев: они до хрипоты спорили о справедливом решении наиболее существенной для них в данный момент проблемы — о передаче власти над Антиохией. Каждый из соперников с пеной у рта доказывал, сколь значительный вклад он внес в завоевание города и, следовательно, каковы именно его преимущественные права на обладание им. Боэмунда поддерживали норманнские и северофранцузские рыцари, графа Сен-Жилля — провансальцы. "Нарбоннцы, овернцы, гасконцы — все это племя, — пишет Рауль Каэнский, — примыкало к провансальцам; к апулийцам же [т. е. к норманнам. — М. З.] тяготела в заговорах вся остальная Галлия".