Что касается рыцарей и сеньоров, то здесь клич об освобождении Святой земли брошен был вполне удачно. Предшествующие события полностью подготовили феодалов к тому, чтобы подхватить его и ринуться на завоевание заморских стран с тем большим пылом, что, как постановил Клермонский собор, на крестоносцев, которые вернутся из похода, распространялись — сроком на три года (или даже на все время их отсутствия на родине) — условия «божьего перемирия». Это означало, что церковь берет на себя защиту их семей и имущества. Таким образом, рыцари могли отправиться в путь, не испытывая волнения за своих домочадцев и достояние.
Поход бедноты
Тысячеустая молва быстро разнесла по всему Западу вплоть до морских островов вести о Клермонском соборе и предстоящем походе на Иерусалим. Сборы начались в первую очередь во Франции, поскольку именно там царила особо насыщенная религиозным возбуждением атмосфера. Ее накалу во многом содействовала проповедническая активность церковников. На другой день после произнесения своей речи папа Урбан II созвал епископов и поручил им «со всей душой и силой» развернуть проповедь крестового похода у себя в церквах. Несколько позже подобного же рода миссию он специально возложил на некоторых наиболее влиятельных епископов и аббатов: одному поручалось проповедовать в долине Луары, другому — в Нормандии и т. д.
Сам Урбан II тоже остался во Франции, притом на целых восемь месяцев. За это время он побывал в Лиможе, Анжере, держал речи на церковных соборах в Туре и Ниме, призывая к крестовому походу. «Где бы он ни был, — пишет французский хронист, — везде он предписывал изготовлять кресты и отправляться к Иерусалиму, чтобы освободить его от турок (т. е. сельджуков. —
Наряду с высокопоставленными церковными иерархами в пользу крестового похода ратовали появившиеся в разных местах фанатически настроенные проповедники из монашеской братии и просто юродивые, звавшие слушателей в бой за христианские святыни. Крестовый поход, по их словам, божеское, а не человеческое предприятие, в доказательство чего рассказывались всевозможные небылицы — о пророческих сновидениях, явлениях Христа, девы Марии, апостолов и святых, о небесных знамениях, якобы предвещавших грядущую битву христиан с поборниками ислама. Писавший в начале XII в., уже после крестового похода, немецкий аббат-хронист Эккехард из Ауры, искренне убежденный в том, что иерусалимская война «предопределена была не столько людьми, сколько божественным соизволением», что она осуществилась в соответствии с библейскими предсказаниями, в десятой главе своего сочинения («Об угнетении, освобождении и восстановлении святой Иерусалимской церкви») приводит длинный перечень чудес, случившихся в 1096 г., накануне похода. В этом своеобразном каталоге фигурируют и плывшие с запада на восток, а затем столкнувшиеся между собою кроваво-красные облака, и пятна, появившиеся на солнце, и стремглав пролетавшие кометы. Некий кюре сообщал пастве, будто лицезрел в небе двух сражающихся рыцарей; победил тот, который бился с большим крестом в руках. Толковали о слышавшемся в небесах грохоте битвы, о привидевшемся кому-то небесном граде, который, конечно, есть не что иное, как Иерусалим.
Широкое распространение получили якобы падавшие с неба грамоты, посредством которых господь изъявлял намерение взять под защиту ратников божьих. По уверению Эккехарда Аурского, он сам держал в своих руках копию такого небесного послания (подлинник же его будто бы хранился в иерусалимской церкви святого гроба). Некоторые люди, писал аббат-хронист, «показывали знак креста, сам собою, божественным образом отпечатавшийся на их лбах или одежде или какой-нибудь части тела», что, по общему мнению, являлось указанием господа бога: надлежит приступать к войне против нехристей. Любые необычные явления в природе и в человеческой жизни вроде преждевременных родов у женщин интерпретировались как свидетельства приближения грозных событий.
Если проповеди епископов и аббатов рассчитаны были на рыцарство и феодальную знать, то монахи и юродивые обращались к простолюдинам. Высшие иерархи церкви — а ведь иные из них запятнали себя в глазах бедняков откровенным стяжательством (епископы нередко покупали за деньги свою доходную должность) — не внушали доверия низам. Идеальный пастырь рисовался им в образе человека, подражающего Христу и его апостолам, которые не владели никакими богатствами. Вот почему наибольшую популярность в массах приобрели тогда монахи Роберт д'Арбриссель и в особенности пикардиец Петр Пустынник, фанатические проповедники священной войны, выступавшие зимой 1095/96 г. главным образом в Северо-Восточной Франции и в Лотарингии, а Петр (несколько позднее) и в прирейнских городах Германии. Тот и другой, по всей видимости, действовали во исполнение поручений Урбана II.