Крестоносцы: Полная история

Выдающимся достижениям Саладина и его природному таланту к саморекламе мы обязаны массой ярких, в высшей степени однобоких литературных портретов, сделанных при его жизни. Самый льстивый из них принадлежит перу правоведа и историка из Мосула Бахауддина ибн Шаддада, который в конце 1180-х годов поступил на службу к Саладину войсковым судьей (кади) и написал головокружительно героическую биографию своего господина, когда тот был уже на вершине власти. Книга Ибн Шаддада, озаглавленная «Необычайная и славная история Саладина», предназначалась для услаждения слуха главного героя. Саладин в ней превозносился как моджахед: бич, избранный Аллахом, чтобы наказать гнусных франков. В длинном хвалебном гимне, с которого начинается его труд, Ибн Шаддад воспевает личные достоинства Саладина, который якобы был безукоризненно благочестив, щедр и строго соблюдал пост в Рамадан; еще он был нечеловечески трудолюбивым, добрым к детям, «справедливым, милостивым, сострадательным и готовым прийти на помощь слабым против сильных»[121], а также абсолютно бесстрашным. «Султан был храбрейшим из храбрых; его отличали сила духа, мужественный характер и бесстрашие, – писал Ибн Шаддад. – Я ни разу не слышал, чтобы он выражал тревогу по поводу численности или силы врага»{520}. Но прежде всего Саладин был воплощением праведного воина Аллаха:

Совершать подвиг во имя Аллаха стало для него настоящей страстью; все сердце его было подчинено этому делу, которому он отдавался и душой, и телом. Он не говорил ни о чем ином; все его мысли были поглощены тем, как проявить усердие на пути Аллаха; все помыслы были связаны с его воинами. Он выказывал всяческое почтение к тем, кто говорил об усердии на пути Аллаха и вдохновлял народ на это{521}.

Отделить факты биографии Саладина от слащавых панегириков, составленных Ибн Шаддадом и ему подобными (прочими проайюбидскими авторами, в том числе персидским ученым Имадуддином аль-Исфахани, секретарем канцелярии Саладина, и жившим позже автором из Дамаска по имени Абу Шама), нелегко. Безусловно, в 1180-х годах, когда писал Ибн Шаддад, Саладин действительно наносил по крестоносцам удары невиданной силы, как никто другой до него. В то время даже христианам, свидетелям событий, он казался воплощением божественного гнева, призванным «в неистовстве истребить упрямый народ» Утремера{522}. Однако трезвомыслящим исследователям его биографии несложно разглядеть противоречивую реальность. Саладин воевал с другими мусульманами-суннитами уж точно не реже, чем с христианами. Он проигрывал битвы и побеждал в них примерно с одинаковой частотой, а построенная им империя распалась, не прошло и двух десятилетий с его смерти. Человек никогда не бывает похож на легенду о нем. И, конечно, в 1170-х годах, когда Саладин и Айюбиды обдумывали планы разгрома фатимидского Египта и свой путь к вершинам власти, картина происходящего – а также репутация Саладина как непревзойденного борца с крестоносцами – была не настолько однозначной.

Поначалу Нур ад-Дин позволял Саладину творить в Египте почти все, что вздумается. Он не протестовал, когда летом 1169 года визирь вступил в борьбу с каирскими группировками, угрожавшими его власти: организовал убийство управляющего дворца Мутамина аль-Килафа, а затем жестоко подавил бунт пятидесятитысячного суданского корпуса, устроив чудовищную двухдневную бойню, после которой здания стояли черные от греческого огня, а вороны пировали над трупами{523}. Осенью 1169 года, когда Айюбиды обороняли Дамьетту от объединенной атаки франкской армии и византийского военного флота, Нур ад-Дин отправил своих солдат в помощь Саладину. В 1171 году, когда новости о смерти аль-Адида достигли Багдада, народ, ликуя, танцевал на улицах. Халиф, обрадованный кончиной соперника-еретика, послал Нур ад-Дину и Саладину черные знамена Аббасидов, которые должны были украсить праздник, и письма с преувеличенными благодарностями. Аль-Мустади, вне всякого сомнения, был бы счастлив узнать, что с тех пор, как два с половиной года назад Саладин стал визирем, он удвоил свою приверженность религиозным нормам, отказался от вина и стал более аскетичен в одежде.