Крестоносцы: Полная история

Катары (название это происходит от греческого καθαρός, что означает «непорочный» или «чистый») верили, что падшие ангелы, унесенные с небес злым Богом, заперты в грешных телах, откуда могут спастись, лишь строго соблюдая катарский догмат, а самое главное, пройдя через ритуал под названием consolamentum (утешение) – своего рода крещения для взрослых, после которого душа утешенного считалась свободной, а он или она причислялись к духовенству и назывались теперь «совершенным» или perfecti (в случае женщин perfectae). От рядовых катаров (credentes, или верующих) ожидалось, что жить они будут, соблюдая обряды и учение катарской церкви, устроенной не менее иерархически, чем Римская: в ней были старейшины – что-то вроде епископов – и послушники (их еще называли старшими и младшими сыновьями). Катары признавали исповедь, благословляли пищу, читали проповеди и молитвы. Большинство верующих проходило через обряд утешения лишь на пороге смерти, поскольку совершенным приходилось вести крайне аскетичную жизнь, по строгости ограничений не уступавшую образу жизни самых воздержанных цистерцианских монахов. Скудная пища, которую позволяли себе совершенные, была исключительно растительной. Они воздерживались от любых сексуальных контактов и гнушались беременности и деторождения. В этом смысле учение катаров можно считать частью возникшего на рубеже XIII столетия общего движения к жизненному укладу, основой которого была крайняя нищета, проповедь и самоотрицание; сюда же можно отнести вальденсов (последователей Петра Вальдо из Лиона, которого объявили еретиком и яростно преследовали), гумилиатов (североитальянский орден бедных проповедников, за которым церковные власти следили с подозрением, хоть и не запрещали) и францисканцев (странствующих монахов, следовавших примеру набожного купеческого сына святого Франциска Ассизского, которых церковь тепло приняла в свои объятия после 1209 года).

В основе системы верований катаров лежало узаконенное отвращение к человеческому телу. Теологические следствия такого подхода мешали катарам воспринимать Иисуса Христа как живое воплощение доброго Бога; они же не позволяли им причащаться. Ничего более еретического и представить себе было невозможно, но катары еще сильнее противопоставили себя генеральной линии церкви, открыто осуждая очевидное обмирщение, корыстолюбие и коррупцию Рима. К тому же, невзирая на запреты, они переводили религиозные тексты, в том числе Библию Вульгату, с латинского на разговорные языки. При этом тайной сектой альбигойцы не были: они исповедовали свои заблуждения у всех на виду, строили общежития для perfecti, проводили обучающие и молитвенные собрания для credentes, хоронили своих мертвых на собственных кладбищах{655}.

Третий Латеранский собор – высокое церковное собрание, состоявшееся в Риме в 1179 году, – признал катаризм «мерзкой ересью», «беззаконием», «заблуждением» и «грехом»{656}. Но ни официальное осуждение, ни проповеднические миссии, предпринимаемые цистерцианскими монахами, не смогли помешать катаризму пустить корни среди простого люда по всей Западной Европе и прежде всего в регионах, где светская власть была непрочной или оспаривалась. Особенно крупное гнездо свила эта ересь в южной Франции: в Лангедоке, Тулузе, Каркассоне, Альби (отсюда «альбигойцы») и вокруг них.

Папа Иннокентий считал своей приоритетной задачей изничтожение ересей – прежде всего катарской – и восстановление единства и догмата Римской церкви. Первые пять лет понтификата он неустанно пытался повлиять на старших епископов Западной церкви, обвиняя их в бездействии в отношении еретиков, которые «улавливают бесчисленное множество народа в свои силки и… сеют среди них семя лжи»{657}. Когда удовлетворительных результатов его усилия не принесли, Иннокентий решил прибегнуть к грубой силе военного сословия. В 1207 году он писал французскому королю Филиппу II, что «извращенная ересь… неустанно производит на свет чудовищное потомство… и отвратительную череду преступников». Он пытался, утверждал папа, переубедить еретиков. Но «нарывы, которые не поддаются лечению припарками, приходится вскрывать клинком»{658}.

Всю силу ненависти Иннокентия к еретикам и его разочарование тем, что, казалось, немногие в его окружении эту ненависть разделяли, можно ощутить в послании папы жителям итальянского города Витербо, которые в 1205 году избрали нескольких катаров в члены городского совета: