— Ну, Ковалев, что вы теперь скажете? Я знал, что вы здесь. Я знал, что встречу вас, все время знал. Должен был встретить, понимаете? Что вы скажете о трех обезьянках, которые мне подарила моя жена Рут? Не видеть, не слышать, не говорить — а я смотрел, и слушал, и больше я не буду молчать. Все-таки — все-таки это была правильная война. Я это знаю, знаю, но что же со мной творится? Вы мне не можете сказать? Вот вы сидите здесь и радуетесь, и пьете, и я тоже пьян, но мне грустно. Почему? Я стольких потерял. Потерял людей, которых я бы любил, — Толачьяна, Торпа, Бинга. Кто у меня остался? Один Абрамеску, а он храпит. Но вы-то, вы скольких потеряли! И у вас рубцы на спине, и на руках, ведь вас подвешивали за руки. Но я тоже кое-что сделал. Я, можно сказать, убил Дейна, — вы его не знаете, но это, поверьте мне, не большая потеря. А еще я побывал в лагере «Паула», этого мне вовек не забыть. Я впечатлительный человек, педагог, вы не смейтесь надо мной, у меня тоже есть шрамы. Вам еще повезло — у вас Уиллоуби не сидел на шее. Каждому, видно, свое. Но почему я не могу радоваться так, как вы? Почему вы не отвечаете? Не можете ответить? Война кончилась, теперь все будет хорошо. Вы качаете головой, вы не согласны? Я не понимаю — вы говорите мне, что ничего не кончилось, что все только начинается? Ведь вы прошли такой долгий путь и теперь можете посидеть, отдышаться. А вы все гоните, все гоните себя вперед. И в то же время вы радуетесь. Может быть, радость не в том, чтобы отдыхать и оглядываться на прошлое. Может быть, нужно смотреть вперед, посвятить свою жизнь борьбе, сгорать в этой борьбе, отдаваться ей до конца. Вы меня на это толкаете. Я этого не хотел. Я был доволен. Думал — сделал свое дело, и хватит с меня. Но пусть так. Пойдем дальше вместе, вы и я. Только дайте мне вашей радости. Дайте, она мне нужна…
КНИГА ШЕСТАЯ.
КАЖДЫЙ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ СВОЕ МЕСТО
1
Автострада, проходящая в самом сердце индустриального Рура, впереди разветвлялась, и боковое шоссе, точно стрелка, указывало путь к городу Креммен.
Иетс был в приподнятом настроении. Но шофер смотрел вперед со скучающим видом, а Абрамеску на заднем сиденье мирно дремал. Иетс приказал остановить машину и вышел.
Это настроение не покидало его с той минуты, как он получил свое новое назначение.
— Хотите поехать в Креммен, Иетс? — спросил его Девитт. — Там нужно наладить выпуск газеты для немецкого населения. Работа должна вестись в тесном контакте с военной администрацией. Я предлагаю это именно вам, потому что вы хорошо знаете Уиллоуби и сталкивались с Фарришем. Это облегчает дело.
Иетс понял.
— Да, конечно, — сказал он полковнику. — Благодарю вас.
И вот он на пути к месту. С обрыва горы, щурясь и мигая от яркого солнца, он смотрел вниз, туда, где шоссе сбегало к щербатым развалинам города. Креммен! Питсбург Рурской области, вотчина Ринтеленов, ставшая вотчиной Фарриша и Уиллоуби. Слово «Креммен» всегда вызывало в сознании Иетса определенный образ: скопление корпусов, днем тонущее в дыму, ночью — накрытое багровым заревом заводских огней. Но город, лежавший перед ним в солнечных лучах, был скорей похож на слепого, который греет на солнце свои пустые глазницы, не видя света; и вместо крепкого запаха дыма ноздри щекотала только сухая пыль разрушения.
Иетс вздохнул, потер было по привычке пальцы и довольно улыбнулся, почувствовав снова, что бородавки исчезли, кожа стала здоровой и гладкой. «Мудра, мудра природа», — подумал он и тут же сам над собой посмеялся. Как это похоже на него — связать исчезновение противных наростов на коже с победой, с радостным сознанием, что ты уцелел, с избавлением от всех страхов.
Он повернулся к машине и крикнул:
— Эй, Абрамеску! Вставайте! Уже виден Креммен!
Абрамеску встрепенулся. Солнце напекло ему щеку, и он принялся растирать ее рукой. Потом он высунулся и глянул вниз, в долину.
— Вот это Креммен? А зачем, собственно, мы сюда едем? Если тут еще есть кто живой, так самое для него разумное — это сложить чемоданы и убираться.
Иетс уселся на свое место.
— Поехали! — приказал он, и машина понеслась вперед, вниз, в Креммен.
Креммен никогда не был красивым городом, но жизнь в нем кипела. Теперь за пустыми проемами окон громоздились бесформенные кучи — щебень, кирпич, ржавые ванны и печки, еще какие-то предметы, изуродованные до неузнаваемости. Среди всего этого уже росли сорняки. Шофер неудачно свернул, и машина застряла посреди улицы, которую никто не пытался расчистить для проезда; в воронках стояла грязная, вонючая вода. Наконец им удалось выбраться на другую улицу, где мусор и обломки были аккуратно сложены в два вала, тянувшиеся вдоль разбитых, сожженных домов. Среди развалин, словно сонные мухи, устало копошились люди. В рабочих кварталах американская авиация потрудилась особенно усердно. Иетс вдруг резко потянул носом воздух. Он узнал этот запах, запах изгородей Нормандии. Под развалинами еще лежат мертвые.
— Возмездие! — произнес Абрамеску.