«Крестоносцы» войны

Ясно, они потеряли голову. Прячась в своих норах, под непрерывным огнем противника, с минуты на минуту ожидая смерти, они утратили чувство действительности и уже не различают, где право, где лево, где фронт и где тыл.

Лаборд с каменным лицом стоял впереди холма, скрестив руки на груди, выставив вперед одну ногу.

Бинг чуть не рассмеялся. Но смех застрял у него в горле. Что же дальше? Конечно, он мог бы умыть руки. Он сделал все, что от него требовалось, и даже больше.

Вот кретин, твердил он про себя. Вот кретин, чтоб ему!

Потом он вскочил и побежал, — побежал как безумный догонять четверых американцев с их двенадцатью пленными. Немцы не спешили обстреливать их. Они выжидали. Один бог знает, что они подумали. Может быть, они решили, что дезертиры уговорили американцев поменяться ролями.

Бинг добежал до пленных.

— Назад! — крикнул он. — Назад!

Американские солдаты посмотрели на него пустыми, невидящими глазами. На их лицах было то же выражение, что у пленных, тот же недоуменный вопрос: что вам от нас нужно? Когда же это все кончится?

— Назад! — Бинг показал рукой на американские позиции.

Один из солдат отрицательно помотал головой. Вдруг Бинга осенило. Он усмехнулся про себя. Они послушаются команды сержанта.

Он гаркнул во все горло:

— Смирно! Кругом — марш!

Американцы повернули — повернули и пленные немцы. Бинг махнул рукой и побежал. Все последовали за ним.

Лаборд наконец вспомнил о своих обязанностях командира. Преследуемые сосредоточенным огнем миномета и пулеметов, пленные со своим конвоем достигли сравнительно безопасной зоны под прикрытием изгороди на американской стороне. В ведении Лаборда остались только грузовик с Толачьяном и Бингом да громкоговорители, установленные в кустарнике.

Бинг настаивал на немедленном отъезде. Они теперь являлись единственной мишенью для немцев, и можно было не сомневаться, что немцы, обозленные тем, что упустили своих дезертиров, приложат все усилия, чтобы подбить их.

— Что? — сказал Лаборд. — И бросить громкоговорители?

Толачьян уже сидел за рулем, готовясь тронуться в путь.

— Это заменимое оборудование, — сказал Бинг.

— Только в случае крайности! — уточнил Лаборд. — А провода? Я не намерен терять государственное имущество.

— Послушайте, лейтенант! — сказал Бинг. — Мы сегодня поработали на совесть. Не надо искушать судьбу. Будьте благоразумны!

— Трусите? — сказал Лаборд.

— Хорошо, пусть я трус. Уедем отсюда! Толачьян, поехали! — Он шагнул к грузовику, Толачьян завел мотор.

— Стой! — крикнул Лаборд. — Я вас предам военному суду! За неподчинение приказу! За проявление трусости перед лицом неприятеля! — Лаборд закусил удила.

Наконец-то он нашел, на чем отыграться. Вся операция была проведена без его участия. Место, откуда было послано обращение, выбрали без него. Само обращение — тоже не его заслуга. Перебежчики перешли линию по собственному желанию. В тыл их увели четыре солдата чужой роты. Но зато он привезет обратно громкоговорители.

— Да будет вам… — сказал Бинг.

— Вы можете сидеть здесь! — сказал Лаборд. — Толачьян! — крикнул он вдруг охрипшим голосом.

— Да, сэр, — Толачьян высунул голову из кабины.

— Громкоговорители! Надо захватить громкоговорители!

Толачьян вылез из грузовика. Он бросил Бингу беспомощный взгляд. Забрать громкоговорители было обязанностью Толачьяна. Он пошел за ними.

Бинг видел, как мины падают возле кустарника. Лаборд закурил. Он себя не помнил: сознание своей власти, жажда славы ударили ему в голову.

Тогда Бинг вышел из-за прикрытия. Он двинулся за Толачьяном, который медленно полз вперед и почти уже добрался до кустарника справа, где стоял репродуктор.

Только много позже Бинг сумел разобраться в клубке ощущений, сразу обрушившихся на него: вздыбленная земля, раздирающий уши взрыв, удары комков земли и камней по спине, едкий запах, черный мрак перед глазами. Он почувствовал резкую боль во всем теле, но она мгновенно отпустила его. Дотронулся рукой до мокрой липкой щеки. Порез был неглубок. Потом он пошевелился, зрение прояснилось. Первое, что он увидел — примятый пучок травы, в который он прятал голову.

Он поднял глаза.

Перед ним лежал Толачьян. Он лежал на спине, точно так же, как лежал — сколько веков прошло с тех пор? — когда они вместе курили за холмом, перед обращением Бинга к немцам. Толачьян не двигался. Убит, подумал Бинг.

С лихорадочной быстротой Бинг прополз короткое расстояние, отделявшее его от Толачьяна. Он тронул его за руку. Рука была тяжелая. Бинг ухватил Толачьяна за ворот рубашки, стараясь повернуть его на бок. Насквозь промокшая рубашка выскользнула у него из рук.

Он подполз к неподвижному телу с другой стороны. Увидел страшные рваные раны, осколки костей, кровавое месиво из темного сукна, человеческой кожи, внутренностей… Бинг никогда не думал, что будет в состоянии смотреть на это и не лишиться рассудка.

В двух шагах от Толачьяна — целый и невредимый стоял громкоговоритель, о котором столь заботился Лаборд.

Бинг взвалил себе на спину тело Толачьяна и пополз обратно к грузовику. Ползти было трудно, мертвое тело давило всей своей тяжестью.