Крестовые походы

— Смиренная братия ордена всегда идёт в бой с передовыми отрядами. Смиренная братия ордена всегда следует общим для всех законам. Первый, кто входит в город, имеет право получить то, что он может получить силой своего оружия. Если святые братья занимают дворец, он становится имуществом ордена, — в голосе монаха как бы прозвучал некий упрёк. — Если святые братья захватывают золото, припасы и оружие, всё это тоже отходит в собственность ордена. Ни один святой брат ордена ничем отдельно не владеет. Каждый святой брат ордена даёт перед Господом обет целомудрия, бедности и послушания. Мы не поем весёлых песен, не смотрим выступления жонглёров, не охотимся с соколами и не играем в кости. Нам ничего и нигде не принадлежит, но всё, что мы можем взять у врагов Господа, всегда принадлежит ордену.

— Но на тебе красивый плащ, монах, — медленно произнёс барон Теодульф. — Он не потёрт и не испачкан. Видно, что за твоей одеждой следят. Ты хорошо упитан и не выглядишь больным. Видно, что у тебя нет проблем с пищей. У тебя на поясе кинжал из дамасской стали, а под седлом прекрасная лошадь. Разве всё это не принадлежит тебе?

— Разумеется, — смиренно, но с некоей затаённой усмешкой произнёс монах. — Всё это принадлежит ордену.

Сейчас барон взорвётся, подумал серкамон. Сейчас он, наверное, поднимет руку на брата-храмовника.

Серкамон даже чуть передвинулся, чтобы помешать барону впасть в такой грех, но в это время раздался громкий крик Жабера:

— Глядите!

Все повернулись.

На валу, насыпанном пилигримами, раздались отчаянные крики.

Машина, которую обслуживали тамплиеры, выбросила очередной камень и он со свистом ударил в стену, обрушив один из зубцов. Сверкнув на солнце, взлетел в воздух сломанный клинок убитого сарацина, но тут же с другой стороны вала, со стороны крепости, на вал полезли люди в бурнусах. Они яростно выкрикивали дикие птичьи слова и размахивали кривыми саблями. Часть тамплиеров, отбиваясь мечами, сбилась на валу в плотную группу, остальные в панике побежали вниз к палаткам, между тем, как ворвавшиеся на вал сарацины забрасывали орудия сосудами с греческим огнём.

Разбиваясь, сосуды изливали на землю и на деревянные станины орудий густую чёрную жидкость, похожую на помои, но эти странные помои вдруг сами по себе вспыхивали чудовищно ярким огнём, при этом раздавался столь же чудовищный шум взрыва.

Буквально в несколько минут весь вал был охвачен огнём.

Ещё через несколько минут над валом высоко встало пламя и яростные клубы чёрного дыма, заполнив воздух, полностью закрыли осаждённую крепость. Не стало видно ни стен, не башен, только поблескивали на фоне чудовищно клубящейся чёрной тучи вскидываемые над головами мечи и сабли.

На какое-то мгновение над раскалёнными песками, окружающими Аккру, воцарилась мёртвая неестественная тишина.

— Клянусь дьяволом, это сарацины пошли на вылазку! — взревел барон Теодульф, вскакивая на ноги. — Значит, они открыли ворота!

Он так возбуждён, подумал про себя серкамон, что, наверное ударит сейчас монаха кинжалом.

И ошибся.

Он давно знал барона Теодульфа, но так и не смог научиться предугадывать его поступки.

Не предугадал он их и сейчас, потому что, вскочив с резвостью, совершенно неожиданной для такого громоздкого тела, барон заревел:

— Жабер, зови горнистов! Пусть трубят сбор. Сарацины открыли ворота. Они сейчас ничего не видят из-за чёрного дыма. Столько дыма я видел только под горящей горой Болкано. Мы воспользуемся этим. Клянусь сетями ловца человеческих душ, через полчаса мы будем в городе.

И, затягивая пояс, торжествующе обернулся к монаху:

— Сейчас ты увидишь, кто первым вступает в побеждённые города, монах. Всё лучшее в Аккре поделят между собой святые пилигримы, а не толстые храмовники, монах, не такие толстые свиньи, как ты. На вид ты, конечно, благочестив, монах, но внутри жаден, как норман. Не спорь, не спорь, жаден!

— Я слуга господа, — смиренно ответил монах, но на этот раз в его голосе прозвучала настоящая, почти уже не скрываемая угроза.

Впрочем, монах тут же он отвернулся. Он пытался понять, что, собственно, происходит под стенами Аккры.

Сотни воинов выскакивали из палаток, на ходу вооружаясь, на ходу застёгивая лямки и пояса.

Кто-то, воткнув в песок меч, в последний раз крестился на его рукоять, кто-то седлал лошадь, кто-то бежал по песку, крича: «Монжуа!» и размахивая над головой дубиной, и сам барон Теодульф успел уже нацепить меч и, как был, без лат, только в кожаном колете, нёсся в сторону крепости.

За бароном, пыля, следовало человек пятьдесят, успевших расхватать лошадей, во главе с Жабером.

Наверное, как и сам благородный барон, его воины надеялись первыми ворваться в Аккру на плечах сарацинов и, может, открыть всем остальным святым пилигримам ворота крепости.

Конечно, это был случайный порыв.

Но это был стремительный порыв.