Крестовые походы

Но прошло некоторое время и он услышал крики над головой — стража хватилась узника.

— Святой Леонард, покровитель всех узников, помог несчастному Ганелону! — кричали одни.

Другие в ярости возражали:

— Нечестивого Ганелона унёс дьявол!

«Бедный Моньо, бедный Монашек...».

Так шепнула старая служанка Хильдегунда, однажды, через несколько дней после исчезновения Ганелона, поборовшая тёмный страх и ночью отпершая дверь башни.

"Бедный Моньо, бедный Монашек... — дрожащим голосом шепнула она во тьму, открыв дверь, запертую снаружи. — Я не вижу тебя в темноте башне, но я знаю, я чувствую, что ты здесь. Господь научил меня помочь тебе, он не хочет твоей гибели. Теперь, Ганелон, ты можешь выйти из башни. Я открыла дверь. Люди спят, нигде нет охраны. Выходи, бедный Моньо, и я снова запру за тобой дверь снаружи, чтобы ни один человек ни о чём таком не догадался. Люди не понимают, как ты мог уйти из запертого помещения, не открыв дверей, не пробив крыши или каменной стены, они думают, что тебя унёс дьявол. Одна я догадываюсь, что ты спустился на первый этаж башни. Я не знаю, как ты это сделал, но верю, что ты это сделал. Не надо тебе больше прятаться, Ганелон. Беги. Тебя не раз спрашивал брат Одо. Он много раз приходил сюда и даже ходил вокруг башни, пока его не прогнали дружинники. Выходи из башни, Ганелон, и тайными тропами, которые ты хорошо знаешь, иди в Барре. Там, в Доме бессребреников тебя ждёт брат Одо. Он помнит о тебе, он много раз пытался помочь тебе. Теперь он сможет по-настоящему помочь тебе, бедный Моньо.

Два года, проведённых во тьме, многому научили Ганелона.

В смутных снах и в одиноких бдениях он при смежённых глазах, как чётки, перебирал пережитое.

Перебирая пережитое, он часто задыхался от непонятной боли, постепенно перерождающейся в ненависть.

Он знал, Бог его не оставит.

За два года он по много раз перебирал в голове всё слышанное им когда-либо от Гийома-мельника, от служанок замка Процинта и от дружинников, от старой служанки Хильдегунды, а так же от юной Амансульты и её монаха-помощника из Барре.

Иногда ночами он явственно слышал, как бы издалека мышиный голос монаха, слышанный им столько раз.

«Я передам все тонкости логиков... — видимо, Викентий из Барре, как все смертные, вовсе не был чужд гордыне. — Я приведу в должный порядок все доступные мне старинные труды, сохраню их дух, кропотливо заполню новыми знаниями каждую лакуну, дам подробный комментарий ко всем тёмным местам... Я докажу, что ошибочно считать философов людьми, всегда расходящимися во мнениях... Их труд всегда свершается во славу Господа... Законченный свод знаний я назову „Великим зерцалом“... Пусть он отразит, как зеркало, весь мир с его божественными законами...».

«Но настало ли время? — вслух сомневалась Амансульта, выслушав неутомимого монаха... — Хватит ли у тебя сил на такой огромный труд, к кому, кроме меня, ты сможешь обратиться за помощью? В своё время сам Торкват изливал душу в бесчисленных жалобах, а ведь он был сильнее тебя. Ты помнишь? Куда бы ни обратил я свой взор, так жаловался Торкват, повсюду я встречаю то ленивую косность, то завистливое недоброжелательство, а потому лишь напрасному оскорблению можно подвергнуть учёные божественные трактаты, предложив их диким человекоподобным чудищам скорее для надругательства, нежели для изучения».

«Но Торкват говорил это о варварах».

«А разве не варвары окружают нас сейчас? Разве можно отдавать чудо разума в руки варваров?»

Чудом разума юная Амансульта считала груду старинных заплесневелых книг, извлечённых ею из подземных тайников Торквата вместе с нечистым золотом. Зная, что рано или поздно он погибнет, Торкват постарался укрыть книги под землёй как можно надёжнее.

Да, часто думал Ганелон, Амансульта достигла многого золота и старинных книг, но она забыла одну очень важную, а может, и самую главную вещь: ведь хитрый дьявол умеет не только портить погоду, приносить зло, мешать находящимся в супружестве исполнять их супружеские обязанности и совершать всякие другие козни, он, лукавый дьявол, прежде всего, умеет и любит смущать слабые человеческие умы.

Чудо нельзя упрятать в тайник.

Чудо оно потому и чудо, что вспыхивает внезапно.

Истинное чудо никогда не тьма, в которой вспыхивают разные светила, оно не радуга, перекидывающаяся над одинокой звездой; оно всегда утешение, ниспосланное выше.

А какое утешение могут нести старинные заплесневелые книги, извлечённые из тайных подземелий Торквата?

Какое утешение может нести нечистое золото, многие годы таившееся под землёй?

Как можно так легковерно идти прямо в руки дьявола и не яриться на его козни?

Как можно не помнить о рвении Моисея, который в один день истребил двадцать тысяч язычников?

Как можно забыть усердие первосвященника Финееса, который одним копьём пронизал множество иудеев и моавитян?

Меч и огонь.

Во имя Господа.

Разве не об этом каждодневно и неустанно вопиет, обращаясь к густой толпе, святой блаженный отец Доминик, пришедший пешком в Лангедок из северной Кастилии?

Блаженный отец Доминик беден.