Крестовые походы

Наконец, 17 мая немцы подошли к Иконии, но им представилась тут ещё более трудная задача, чем те, которые приходилось разрешать до сих пор: войско не могло миновать этого города, потому что, несмотря на всё самопожертвование, ему предстояла верная гибель, если бы вскоре не представился случай к полному отдыху. Но возможно ли было взять большой, богатый и хорошо укреплённый город со своими сильно ослабленными силами, имея в виду массы сельджукского войска?

Здесь пилигримы получили награду за свою выдержку и мужество. Неприятель был тоже сильно расстроен безуспешностью своих прежних усилий и ударами, которые он получил, и предложил теперь мир, правда, на невыгодных условиях, и даже освободил рыцаря Готфрида Визенбахского. Ранним утром 18 мая он встретил своих соотечественников словами: “Идите спокойно вперёд, вы, благословенные Господом; Бог отдал в ваши руки этот город и эту землю!” Император уже разделил войско на две части. С одной из них герцог Фридрих должен был попробовать взять город приступом; с другой — он хотел сам отбить войско сельджуков. Герцог тотчас двинулся к ближайшим воротам, разбил их и при ужасной резне захватил разом весь город за исключением цитадели. Старый император был в гораздо более тяжёлом положении вне города. Превосходная сила, с которой он должен был бороться, испугала его самого так, что он покорно обещал потерпеть ущерб своему императорскому сану и личности, если войско счастливо вынесет эту опасность и достигнет Антиохии. Но затем он воскликнул войску: “Христос управляет, Христос побеждает, Христос господствует!” и увлёк своих людей в непреодолимое нападение, так что неприятель, как мякина, разлетелся в стороны и 3000 из них покрыли место битвы. Затем победители двинулись в город и вся масса пилигримов вволю насладилась пищей и питьём и радовалась очень богатой добыче, которая попала в их руки, хотя жители укрыли своё лучшее имущество в цитадели.

Конечно, сельджуки снова попробовали вступить в переговоры, а так как император не требовал ничего более, как дешёвого рынка и заложников для обеспечения будущего, то мир вскоре был заключён. Немцы получили заложниками двадцать знатных людей, затем расположились лагерем вне города, в изобилии запаслись, хотя и по высокой цене, съестными припасами, лошадьми, мулами и ослами, и уже 26 мая, поднявшись и подкрепившись немного, отправились дальше к юго-востоку. По дороге до Ларанды, по мере надобности, они находили воду для питья и возможность пополнить запасы. Правда, отдельные сельджукские отряды пробовали опять делать нападения, но были вынуждены к миру угрозой, что заложники заплатят за это жизнью. За Ларандой войско вступило в область киликийских армян, с умилением увидало первые христианские кресты на полях и воображало себя уже в конце всех бедствий. Но переход через Тавр принёс войску ещё раз едва переносимые трудности. Пилигримы карабкались по крутым тропинкам, томимые голодом и жаждой, пока, наконец, не перевалили 9 июня вечером через последнюю гору и расположились лагерем на богатой ниве на берегу Салефа. Невдалеке от Селевкии. Император опередил войско и уже раньше спустился в долину Салефа по крутой тропинке. На берегу реки он пообедал и хотел перейти её. Против воли своих людей старый государь вступил в горный поток, но волны унесли его; он был вытащен бездыханным.

“На этом месте и при этом печальном рассказе, — жалуется летописец, — перо отказывается служить и речь немеет, потому что её недостаточно, чтобы изобразить страх и скорбь пилигримов в этом величайшем бедствии. Мы предоставляем не прочитать, а почувствовать это каждому, чтобы он взвесил жалобы и горе и отчаяние людского множества, оставленного в чужой стране, беспомощного, без утешения, без главы”.

Эти потрясающие вопли, это отчаяние во всяком дальнейшем счастье вполне оправдались. Войско действительно перенесло уже самые страшные опасности и находилось теперь в дружественной стране; оно могло похвалиться довершением того, что не удалось ни одному франкскому войску со времён крестового похода 1097 года, а именно пробиться с оружием в руках сквозь всю Малую Азию. Но ещё можно было сомневаться, не был ли этот успех больше нравственным, чем материальным. Лишения и усилия были слишком ужасны, чтобы силы людей не должны были жалким образом сломиться в тот самый момент, когда кончалось самое крайнее напряжение. Только сильная воля могла вести дальше это крепко сплочённую, но истощённую армию и вдохновить её к новым подвигам. Герой император обладал этой волей. Среди богатых даров, благодаря которым он достиг своего мирового положения, выше всего стояло искусство вливать в сердца своих подданных высокий полёт своей души: они любили его, слушались его и доверчиво следовали за ним туда, куда он их вёл. Теперь его не стало, и с ним не только отлетела душа войска, но оно тотчас же распалось, как истлевший труп.