Крестовые походы глазами арабов

Рассуждения атабега были не настолько уж глупы, как может показаться. Со столь недисциплинированными отрядами и с эмирами, ждавшими малейшего повода, чтобы покинуть его, он не мог позволить себе затягивать осаду. Если франки готовятся начать бой, он не должен испугать их слишком массивной атакой, которая заставила бы их вернуться в город. Но чего Карбуга не ожидал, так это того, что его решение повременить с нападением оказалось на руку тем, кто желал его поражения. Покуда франки продолжали развёртываться, в мусульманском лагере начались дезертирства. Прозвучали обвинения в предательстве и трусости. Чувствуя, что он теряет контроль над своими отрядами, и что он, очевидно, так же недооценил численность осаждённой армии, Карбуга стал просить у франков перемирия. Это только уничтожило остатки уважения к нему в армии и воодушевило врага. Франки ринулись в атаку, даже не ответив на его предложение и вынудили Карбугу в свою очередь выпустить на них волну конных лучников. Но Дукак и большинство эмиров уже как ни в чём ни бывало уходили со своими отрядами. Увидев возрастающую изоляцию, атабег дал команду к общему отступлению, которое немедленно превратилось в беспорядочное бегство.

«Так великая мусульманская армия распалась без удара меча или броска копья, без единой выпущенной в неё стрелы».

Мосульский историк едва ли преувеличивал. Франки сами боялись западни, писал он, ибо ещё не началась битва, которая могла бы оправдать такое бегство. Поэтому они предпочли не преследовать мусульман. Карбуга смог таким образом вернуться в Мосул здоровым и невредимым с остатками своих войск. Все его большие амбиции навсегда исчезли перед стенами Антиохии, и город, который он поклялся спасти, теперь оказался прочно в руках франков. Это положение сохранилось на долгие годы.

Самое существенное во всём этом было то, что после этого дня позора в Сирии не оставалось какой-либо силы, способной остановить продвижение захватчиков.

Глава третья Каннибалы Маарры

Не знаю, то ли моя родина — место обитания диких животных, то ли это — ещё мой дом!

Это горькое восклицание анонимного поэта из города Маарры отнюдь не было фигуральным оборотом речи. Как ни печально, но мы должны воспринять эти его слова буквально и вместе с ним задаться вопросом: а что же такое чудовищное произошло в сирийском городе Маара в конце 1098 года?

До появления франков люди Маарры жили безмятежно под защитой круговых городских стен. Их виноградники, оливковые и фиговые рощи позволяли им наслаждаться скромным достатком. Местными делами управляли достойные представители знати, лишённые больших амбиций и номинально подчинявшиеся князю Алеппо Рыдвану. Маарра могла претендовать на известность главным образом потому, что была родиной одного из великих представителей арабской литературы Абу-ль-Ала аль-Маарри, который умер в 1057 году. Этот свободомыслящий слепой поэт осмеливался высмеивать нравы своего времени и относиться с презрением к разного рода табу; требовалась немалая смелость, чтобы писать стихи наподобие следующих:

Жители земли делятся на два сорта:
Те, что имеют мозги, но не имеют религии,
И те, что имеют религию, но не имеют мозгов.

Через сорок лет после его смерти пришедший издалека религиозный фанатизм обрушился на город и очевидно оправдал сына Маарры не только в его безбожии, но и в его легендарном пессимизме:

Судьба разбивает нас, как если бы мы были из стекла,
И никогда больше наши осколки не соединятся.

Его город был обращён в груду развалин, а часто выражавшееся поэтом недоверие к людям нашло самое жестокое подтверждение.

В первые месяцы 1098 года жители Маарры тревожно следили за сражением у Антиохии, которое происходило в трёх днях пути к северо-западу от них. После победы франки совершили набеги на окрестные селения, и, хотя Маарра уцелела, некоторые семьи решили покинуть город для более безопасного проживания в Алеппо, Хомсе и Хаме. Их опасения оправдались, когда в конце ноября пришли тысячи франкских воинов и окружили город. Хотя некоторым гражданам удалось бежать, несмотря на осаду, большинство оказалось в ловушке. В Маарре не было армии; имелась только городская милиция, которую спешно пополнили несколько сот молодых людей без всякого военного опыта. Они две недели мужественно отбивались от грозных рыцарей чем попало, вплоть до того, что сбрасывали на осаждающих с городских стен набитые пчёлами ульи.