Крестовые походы. Идея и реальность

Вот еще один такой пример — крестовый поход 1365 г., в результате которого христианами был захвачен главный порт Египта — Александрия. Как мы помним, идея завоевания Египта как первый этап священной войны против неверных присутствовала почти во всех сочинениях жанра «возвращения Святой Земли». В середине XIV в. идея возвращения Земли Обетованной часто обсуждалась при королевских дворах Европы. Этой темой не случайно интересовался кипрский король Пьер де Лузиньян (1358–1369), которому перешел титул иерусалимского короля, а вместе с ним и честолюбивые планы возвращения Иерусалима. Созданный же им в 1347 г. Орден Меча вообще должен был, как считалось, возродить первоначальные крестоносные идеалы. Поэтому когда в 1363 г. папа Урбан V призвал христианских монархов принять крест, кипрский правитель ответил на это с энтузиазмом. В течение нескольких лет он в поисках поддержки посещал европейских государей и понтификов во Франции, Италии, Германии и Чехии и готовил новую крестоносную экспедицию. С огромным воодушевлением отнесся к идее крестового похода французский король Иоанн (Жан) II Добрый (1350–1364), который собирался возглавить священную войну. Но после битвы при Пуатье (1356) французский монарх оказался в английском плену, где и скончался в 1364 г. И далее Пьер де Лузиньян действовал на свой страх и риск — в октябре 1365 г. он отправился на кораблях с острова Родос, лично командуя флотом и экспедиционным корпусом, и, высадившись в Александрии 9 октября, в течение трех дней завоевал город, представлявший собой мощную крепость и морские ворота Египта, важнейший плацдарм на пути к Святой Земле — главной цели любого крестового похода.

Но не стоит преувеличивать идеализм кипрского короля — не исключено, что, нападая на порт, он желал всего лишь расправиться с давним соперником кипрского города Фамагусты. Известие о взятии Александрии было встречено в Европе с ликованием — западным христианам казалось, что вернулись былые времена славных походов. Однако энтузиазм очень скоро угас, как только стало известно, что сразу после успешной операции Пьера де Лузиньяна мамлюки прогнали христиан из Александрии. Крестоносцы, разумеется, готовились в ответ развернуть очередную военную кампанию. Но в конечном итоге их планы оказались иллюзорными, и по разным причинам.

Дело в том, что в целом идея отвоевания Святой Земли и борьбы с мамлюками противоречила реальным задачам латинской Европы, состоявшим в борьбе с турками-османами, которые уверенно продолжали свою экспансию в Малой Азии и юго-восточной Европе. Как выяснилось, иллюзией был и сам конкретный план завоевания Александрии — ведь он приходил в противоречие с экономическими интересами итальянских морских городов-республик, отнюдь не заинтересованных в прерывании торговых связей с Египтом. В результате венецианцы, ранее помогавшие походу, просто отказались предоставить крестоносцам свой флот, более того — они пустили слух о сговоре киприотов с мамлюками, и надежды на организацию нового похода рухнули окончательно.

Примечательно, что в другой экспедиции, направленной в 1389–1390 гг. против важнейшего порта Магриба — Махдии, — интересы крестоносцев и итальянских торговцев совпали. Генуэзские купцы стали инициаторами крестового похода и нашли поддержку у французского короля Карла VI (1380–1422), только что получившего передышку в Столетней войне и увлекшегося новой авантюрой. Махдия была выбрана не случайно — генуэзцы были кровно заинтересованы в том, чтобы контролировать этот мусульманский порт. И вот в 1390 г. в сторону Магриба отправился огромный соединенный франко-генуэзский флот. Казалось, шансы на победу были велики, однако повторилась прежняя ситуация — крестоносцы сначала захватили порт, но не смогли удержать его и были вынуждены вернуться.

На примере крестовых походов в Александрию и Махдию мы видим, как в планах их участников причудливо переплетались материальные интересы и расчетливые соображения — с одной стороны, и старые идеалы и благочестивые порывы отвоевать Святую Землю — с другой. Не следует думать, что эти порывы были неискренними и что вера в религиозные цели была полностью утрачена. Рыцарские представления и ценности крестоносного движения продолжали существовать, но условия для их проявления кардинально изменились. Об их живучести свидетельствовали многие общественные явления XIV в., и в том числе тот модус взаимоотношений между рыцарями, который в это время сложился в северных орденах.

***