Крестовый поход

Александр Прозоров Крестовый поход

Ярлык

Октябрь в Заволочье выдался дождливым. Почти три недели кряду небо плакало над сосновыми борами и осиновыми рощами, над озерами и топями, превращая дороги в ручьи, ручьи – в реки, а засеянные озимыми поля – в жидкое месиво. С тесовых крыш княжьего городка постоянно хлестали настоящие водопады, стекая вдоль стен к воротам, угрожая подтопить склады и изрезать двор глубокими оврагами.

Впрочем, теперь столицу Заозерского княжества можно было смело называть не «городком», а настоящим городом. Несколько тысяч воинов, вернувшихся из похода с полными карманами серебра, не спешили расходиться от удачливого воеводы, осев по окрестным постоялым дворам, домам и даже баням и весело прогуливая добычу в кабаках и трактирах. Дожди загнали храбрых вояк под крыши, и питейные заведения буквально трещали от набившихся в них гостей.

Как обычно и бывает, к серебру быстро подтянулись купцы, доставляя на ходкое место вина, пиво и угощения, привозя плотников и печников, дабы побыстрее сладить новые постоялые дворы, забирая из прежних домов своих стряпух и поваров, слуг, которым тоже нужно было что-то есть и где-то жить… Одно цепляло другое, и до самой распутицы Заозерск пух, словно на дрожжах, что ни день обрастая новыми улицами. Еще год-два такой жизни – Новгород размерами превзойдет. А то и Москву.

Княгиня Елена от подобного преображения родового гнезда наливалась гордостью. Теперь она строила планы возведения каменного храма, выравнивания и мощения набережной, основания монастыря и расширения крепости – иначе свой старый дом она более и не называла. Может статься, уже и розмыслов бы созвала, наказы по переделке раздала… Но – дожди, дожди… Ни гонцов послать, ни строителей привезти, ни даже просто самим выйти, на месте улицы посмотреть – где что возводить, а где сносить надобно.

Посему и нынче после обеда, проведав сына и проследив, насколько ласково обращается с ним кормилица, Елена отложила великие планы перестройки на потом и занялась разборкой доставленных из Орды сундуков с подарками, отчетами, доносами, грамотами, просьбами и прочей канцелярщиной. Разбирала, разумеется, по-княжески: восседая в кресле в роскошном платье из зеленого бархата, сверкающем из-за рассыпанных по груди и рукавам самоцветов, с трехъярусным золотым колье на шее, в украшенном жемчугами кокошнике и со спадающей с него серебристой понизью. Перед госпожой в пяти шагах, аккурат в центре плотного и мягкого татарского ковра, стоял открытый сундук.

Милана доставала из сундука очередной свиток, разворачивала и подносила к хозяйке. Незнакомый Егору паренек из дворни услужливо освещал бумагу, поднося к ней трехрожковый подсвечник с ароматными маканными свечами[1]. Княгиня пробегала глазами по строчкам и, небрежно щелкнув пальцами, командовала:

– В мусор! Отписка боярская о расходах на постой. И эту в мусор. Отписка о переходе пяти сотен казанских от арыка к арыку. Это уж и вовсе ни о чем! Копыто обоз с осемью телегами привел, Нестор ладьи на Ахтубу передвинул, три сотни на ушкуях в Хаджи-Таркан за хлебом ушли, наряд семи пищалей Кривозубу отправлен… Нечто они о каждом шаге тебе отписывались, любый?

– Пока в отъезде был, Никита Кривонос записывал, дабы не забыть, – сказал от окна князь Заозерский, по-прежнему охотно отзывающийся на имя Егор. Фамилию же свою – Вожников – он не слышал уже настолько давно, что начал потихоньку забывать. – Зачем тебе это бумагомарательство, Аленушка моя желанная?

Знаменитый атаман ушкуйников был наряжен в попугайской расцветки ферязь, подбитую соболями. Малинового цвета, с синими и зелеными шелковыми заплатами[2], да еще поверх оранжевых шаровар, заправленных в красные сапоги! Дома, в далеком двадцать первом веке, он не надел бы такой ужас даже под угрозой расстрела. А вот здесь пришлось. Елена, подарившая ему сына, так долго ждала его из похода, так хотела порадовать подарком… Разве откажешь? Мода зла.

– Коли не желаешь обманутым оказаться, Егорушка, за всеми делами личный пригляд надобен, – с ласковой снисходительностью ответила женщина и снова щелкнула пальцами, оценив очередную записку: – В мусор!

– Милая, да брось ты это! – Через два слоя слюды очертания двора угадывались с большим трудом, и Егор отвернулся, подошел к супруге, снял с подлокотника ее руку, поцеловал: – Пойдем лучше, отдохнем. Тебе после родов лежать больше нужно. Как бы не приболела. Поручи дворне, пусть рассортирует. С Айгиль, новой ханшей ордынской, у меня договор есть, а все остальное – мелочи.

– Кто такой синьор Амедео Феруччи, княже?

– Купец венецианский, – прищурился Егор, вспоминая сутулого итальянца с тощими ногами, затянутыми в коричневые штаны-чулки. – Мы с ним по пьянке сговорились маршрутные омнибусы по Сараю пустить. Оборотистый мужик, всего за месяц все устроил.

– Пустить что? – не поняла княгиня.

– Ездят повозки по улицам из одного конца города в другой, – пояснил Егор. – Кому пешком идти лень, в них садятся, до нужного места едут и там спрыгивают. За денежку, естественно.