Крестовый поход детей

―Я сделал себе обрезание. Естественно, у меня не было дезинфицирующих средств, и я занес в рану инфекцию. Несколько дней пролежал в лихорадке. Выздоровев, я отпер дверь и вышел на улицу. Я словно заново родился. Все стало другим. Как написано у вас в Евангелии, «камень, который отвергли строители, сделался главою угла»[23]. Всевышний привел меня на станцию Бонола и к ее людям, блуждавшим во тьме. Вместе с ними мы вступили на путь, ведущий к свету.

Самуэль замолчал.

Джон решил ничего не говорить. Они продолжали идти, но теперь звук шагов изменился.

Через некоторое время раввин снова заговорил.

―Самой важной из найденных мной в этом подвале книг была одна потрепанная, практически убитая временем книжечка. Это были «Респонсы» Эфраима Ошри, раввина из литовского гетто Ковно. Невероятная книга. Ты ведь знаешь, что такое Шоа?

―Конечно.

―Величайшая трагедия, постигшая мой народ до Мрака. Эта книга — доказательство того, что дух сильнее тела. Того, что можно пройти через тотальное уничтожение, сохранив цельность и чистоту. «Респонсы» — это ответы раввина на вопросы жителей гетто, касающиеся этики и религии. От некоторых из них мурашки по коже. Отец спрашивает разрешения покончить с собой, потому что знает, что немцы убивают главу семьи последним, а он не хочет присутствовать при убийстве своих детей. Мать спрашивает, можно ли ради спасения ребенка отдать его католическому священнику. Эта книга полна чудовищных вопросов. После массового уничтожения тысячи двухсот детей и младенцев выжившие родители спрашивают, можно ли читать кадиш[24] по всем ним или только по детям с определенного возраста. Раввин отвечает: «От года и старше». Вопросы касаются всех сторон повседневной жизни в аду: можно ли использовать в качестве дров деревья с кладбища? Можно ли наступать на иудейские погребальные плиты, которыми нацисты выложили улицы? Можно ли преподавать Тору нацистам? Может ли мужчина, кастрированный эсесовцами, петь в синагоге? Можно ли простить еврея-капо[25] и вновь допустить его до богослужения? Можно ли удалять номера, которые нацисты вытатуировали на руках заключенных лагерей? Позволительно ли есть человеческое мясо?

Слова Самуэля глухими ударами раздавались в темноте туннеля, и от каждого вопроса и ответа Джон испытывал боль, как от новой раны.

Нет, нельзя покончить с собой.

Нет, нельзя доверять ребенка священнику, даже если в противном случае он обречен на смерть.

Нет, нельзя есть человеческое мясо.

И нет, ты не должен удалять этот номер. Ты должен носить его с гордостью.

―Я не знаю религии, более подходящей для жизни в мире, где мы оказались теперь, — заключил Самуэль. — А ты?

Джон надолго задумался. Потом он ответил:

―Я ищу ее.

Преодоление последнего заграждения отняло около четверти часа. Джон Дэниэлс по-настоящему восхищался людьми, сумевшими спроектировать и соорудить укрепления, способные помешать Созданиям ночи проникнуть на станцию, но в то же время позволявшие разведчикам входить и выходить из нее.

―Там впереди заброшенная станция Кордузио, — сообщил Джон и показал рукой вперед.

Естественно, он указывал в темноту. Но Самуэль все равно прекрасно представлял себе станцию — такую же, как те, что они уже успели пройти. Миланский метрополитен, конечно, был не таким величественным, как московский, и не таким сложным, как лондонский или нью-йоркский. Это был молодой метрополитен, спроектированный скорее с учетом стоимости строительства, чем красоты. Все станции походили одна на другую и отличались только плиткой на стенах и названиями.

Однако, дойдя до Кордузио, путники обнаружили, что она вовсе не похожа на остальные станции.

―Что это? — спросил Самуэль тихо.

В дрожащем свете создавалось впечатление, что стены сделаны из пластика. Черный материал, блестящий, как лак или панцирь скарабея, покрывал их полностью, сверкая в лучах фонариков.

―Невеселое местечко, — заметил Самуэль, стуча зубами.

Джон провел пальцем по поверхности стены.

―Она ледяная.

С каждым шагом становилось все холоднее и холоднее. Изо рта шел пар.

―Ты еще можешь вернуться назад.

Раввин отрицательно помотал головой.

―Тогда пойдем быстрее.

Отражение Джона на гладкой блестящей поверхности стены страшно исказилось, Как в темном зеркале. Он выключил фонарик. Иногда ему было жаль утраченного дара потустороннего зрения. С ним он мог бы увидеть в инфракрасном излучении любого врага, особенно при таком морозе. Уже не в первый раз он задумался о том, не таким ли зрением обладали Создания ночи.

Весьма вероятно.

Вспомнился Монах и странные отношения, которые их связывали. И еще более странный мир, в котором они встретились.

―Как ты познакомился с этим странным существом? — спросил ровно в этот момент Самуэль.

Джон надолго задумался.

Ответить на вопрос было нелегко.

Но, быть может, как раз пришло время сделать это.