Крестовый поход Махариуса

На случай если мы сомневались, заметили ли нас, от окружавших скал срикошетили снаряды. По крайней мере, Львиная стража успела укрыться, что спасло несколько жизней.

— Первое отделение, прикройте нас. Остальным — отступать. По отрядам и без паники! — командирским голосом рявкнул офицер.

Что-то другое в сложившихся обстоятельствах не возымело бы действия. Я увидел, как в нашу сторону повернулись головы бойцов из первого отделения. Их командир только что обрек их на смерть, и они это понимали.

Я знал, что сейчас в мыслях они проводят те же вычисления, которые делал бы и сам, окажись на их месте. Бойцы обдумывали свои шансы вернуться в лагерь, если прямо сейчас они развернутся и побегут. То, что по прибытии их расстреляют за оставление позиций и неподчинение приказу, волновало их сейчас меньше всего. Когда смерть хлопает тебя по плечу, даже две дополнительные минуты жизни вдруг кажутся очень желанными.

Однако против инстинкта самосохранения восстали другие порывы. Против импульса броситься наутек поднялись другие импульсы, одни — холодные и рассудительные, другие — основанные на базовых эмоциях. Они знали, что если сбегут, то враг налетит на нас сзади, и тогда погибнем мы все. Если же они останутся, то получат возможность забрать с собой пару врагов и ценой своих жизней спасут товарищей. Сложно описать словами ту преданность, которая возникает между однополчанами Имперской Гвардии. Видишь, как люди жертвуют жизнями ради других, чаще, чем ты думал, и чаще, чем поверил бы циник.

А еще они гордились собой и своим отрядом. Бойцы останутся здесь и умрут, потому что они из числа тех людей, которые могут пойти на подобное, или, по крайней мере, хотят быть такими. Они храбры, они верят в Махариуса и Императора. Они либо умрут как трусы, либо придут к Его Свету как мученики. В одной гибели был смысл. В другой его не было. В любом случае ты умрешь.

Эти мысли пронеслись у них в головах быстрее, чем я успел их описать. Я увидел это по тому, как расправились поникшие плечи, а лазганы внезапно поднялись в позицию для стрельбы. Некоторые воины отдали честь. Те, кто колебались, увидели решимость товарищей остаться и, горько улыбнувшись, пригнулись, чтоб подороже продать свои жизни.

Именно в такие моменты моральные качества одного-единственного человека могут сыграть решающую роль. Один солдат, решивший удрать, может спровоцировать массовое бегство. Один солдат, решивший остаться, может удержать армию, если это правильный солдат в правильное время. Эти люди были правильными. Они заставили меня одновременно гордиться и скорбеть, когда я обернулся, чтобы последовать за Антоном и Иваном. Сзади раздался лазганный огонь.

Склон был темным и усеянным препятствиями. Впереди уже виднелись стены лагеря. Думаю, каждый из отступавших солдат думал о том же, о чем и я, чувствовал, как в спину дышит неотвратимый кровавый рок.

Группа прикрытия позади нас сражалась до последнего и делала все, чтобы не дать себя пленить. Она спасла нас. Эльдары, попав под огонь неизвестного количества врагов, отступили до подхода чудовища.

Словно по какому-то древнему инстинкту, я оглянулся и увидел мчащуюся по склону гигантскую паукообразную фигуру со щелкающими клешнями. Размерами она лишь немного уступала титану, и мне показалось, будто в ней скрывается нечто богохульно-живое и злое. Существо сжимало в клешнях вопящих и продолжающих стрелять из лазганов людей. И тогда, глядя на гигантского зверя и одну из крошечных фигурок, клянусь, я увидел нечто поистине кошмарное.

Человек начал съеживаться и уменьшаться, словно сдувающийся шар, наполненный кровью. Но я не хочу сказать, что из него текла кровь. Казалось, сотня крошечных, как будто у пиявок, ртов, высасывала из человека жизнь. Крики становились все пронзительнее и неразборчивее. Боль, которая слышалась в них, росла. А затем случилось непостижимое. Плоть человека просто рассыпалась, будто из него высосали всю влагу. Он превратился в прах, подобно древнему трупу из саркофага, внезапно попавшему на солнце и воздух. У меня возникло зловещее чувство, что существо поглотило не только его тело, но и саму душу.

Залп снарядов попал огромному чудовищу в бок, оставив в нем глубокие дыры. Зверь взвился от боли, но не выпустил бойцов. Он сжимал их, будто пьяница последнюю бутылку, даже когда «Гибельные клинки» и «Леманы Руссы» в лагере начали посылать в него выстрел за выстрелом. На склоне холма появились новые монстры, а следом за ними — набитые пехотинцами наземные корабли с акульими плавниками.

Мы бежали к лагерю так быстро, как могли. Эльдары на северо-западных вершинах вели по нам беспорядочную стрельбу. Казалось, они просто развлекаются, скорее пугая нас, чем на самом деле намереваясь убить, что вполне вписывалось в их безумный юмор.

По спине ползали мурашки. Одна внезапная смена настроения у ксеноса, и мне конец. Побывав в стольких боях, как я, понимаешь, сколько случайностей могут оборвать человеческую жизнь.

Я заметил, как сторожевые машины начали наводить орудия на вершины позади нас.