Крестовый поход Махариуса

Я решил выстрелить из-за угла, чтоб уменьшить вероятность попадания дроби в меня самого, но все равно нескольким дробинкам это удалось. Я с трудом мог представить себе запутанную траекторию, которую им пришлось преодолеть, но, когда стреляешь, всегда есть шанс попасть во что угодно, включая самого себя, пусть ты даже стоишь за углом. Одна дробинка засела в руке. Из ранки сочилась кровь. Еще одна оцарапала щеку. Третья содрала с ноги лоскут кожи. Впрочем, ничего серьезного. Я обождал секунду и только затем рискнул выглянуть снова.

На этот раз я опустил голову ниже — если водитель будет целиться туда, где она была раньше, ему потребуется доля секунды, чтобы опустить прицел. Но волноваться не стоило. От еретиков осталось кровавое месиво. Один из них лишился глаза, его лицо было в крови, как и шея, — из-за разодранной плоти и перебитой артерии. Кровь толчками вырывалась между пальцами, которыми он пытался закрыть рану. Это ему не поможет — меньше чем за минуту он истечет кровью.

Его товарищ выглядел даже еще хуже. Он сжимал свой живот, пробитый в сотне мест. Его также покрывала кровь, своя собственная и товарища. Он принял на себя большую часть заряда. Пистолет валялся на полу кабины. Из открытого рта еретика текла кровь. Дробинки раскололи ему несколько зубов, и я заметил, как одна из них поблескивает в коренном зубе.

Я не собирался делать еще один выстрел с такого близкого расстояния в замкнутом пространстве. Кабина была слишком маленькой, чтобы так рисковать. Вместо этого я шагнул вперед и ударил прикладом дробовика по лицу водителя. Раздался треск костей черепа и шеи. Он был пристегнут к креслу, поэтому сила удара заставила его голову с хрустом откинуться под неестественным углом.

Его товарищ выдавил что-то потрясенным, наполненным болью голосом. Я ощутил нечто вроде вины, и это чувство заставило меня ударить еще сильнее, превратив его череп в желе.

Убедившись, что оба они мертвы, я стянул водителя с кресла. Мне было некогда отчищать его от крови, времени не было ни на что, поэтому кресло влажно хлюпнуло, когда я сел в него. В кабине пахло, как на бойне, однако по всей машине витал тот странный сладковатый болезненный запах, похожий на грибок, который у меня начал стойко ассоциироваться с полями сражений на Локи.

Я вытер рукавом кровь с водительского перископа. Мои штаны стали влажными, и я понял, что это из-за крови на сиденье. Под ботинками булькнуло, когда я опустил ноги на педали. Ради эксперимента я прочел несколько молитв, пока мои руки плясали над панелью управления. «Гидра» отвечала на старые ритуалы — она взревела, оживая. Я прильнул к перископу и оглядел поле боя.

Вражеские войска текли мимо нас, направляясь вниз. Они пока не догадывались, что танк уже им не принадлежит. Я надеялся, они не поймут этого еще несколько секунд. Дрожь крыши подсказала мне, что башня пришла в движение. Я не представлял, во что она целится. Мне оставалось лишь надеяться, что Иван разобрался с ее управлением. Он всегда был отличным стрелком.

И тут мне пришла в голову мысль, что, даже если Иван и не управлял орудиями, я все равно могу кое-что сделать, пусть это будет стоить мне жизни. Я нажал кнопку, услышал, как с ревом оживают двигатели, и переключил передачу.

Не скажу, что водить «Гидру» еретиков то же самое, что водить имперскую технику, но это довольно похоже. Базовые принципы вождения танка или другой гусеничной машины остаются теми же, неважно, чем ты управляешь. Если передашь мощность на обе гусеницы, поедешь вперед. Если переключишь обе гусеницы на реверс, поедешь назад. Если поставишь одну гусеницу на переднюю передачу, а вторую на реверс, то развернешься. Как раз этим я и занимался, когда услышал скрежещущий звук и понял, что забыл убрать стабилизационные опоры.

В комм-сети раздалось сиплое бормотание, в котором мне послышались злые вопросительные нотки. Учитывая настойчивость бормотания, а также то, что оно доносилось из уха ближайшего трупа, я предположил, что кто-то интересовался, что я творю. Я сосредоточился на перископе, одновременно потянувшись к кнопкам, которые поднимут опоры. Я не хотел, чтобы нас что-нибудь тормозило, когда мы начнем движение.

Зашипели поршни, и опоры на бортах и корме танка с лязгом начали убираться. Моя догадка оказалась верной. В перископ я увидел, как на нашу машину уставились несколько солдат-еретиков. Большинство продолжали маршировать, словно одурманенные, со странной слаженностью, столь часто встречавшейся там, в траншеях.

Я передал всю мощность на обе гусеницы, и танк рванул с места, почти выпрыгнув из окопа. Я помолился Императору, чтобы какой-нибудь «Леман Русс» не решил воспользоваться представившейся возможностью, чтобы выстрелить в нас. Мое сердце выскакивало из груди, пока «Гидра» не оказалась по другую сторону склона, катясь прямо на армию, выходящую из-за стен улья.