Крестовый поход машин

Прошло восемь лет после мятежа рабов на Поритрине, в результате которого был уничтожен и разрушен до основания город Старда, где погибло великое множество людей. Тогда же, восемь лет назад, начался руководимый Агамемноном неожиданный бунт кимеков, который вызвал переполох в Синхронизированных Мирах и привлек к себе разрушительное внимание Омниуса.

Машинам пришлось снизить энергию завоевания, отвлекаясь в сторону, а Армия джихада продолжала наступать. Ксавьер регулярно организовывал набеги на вражеские планеты, руководил обороной уязвимых колоний и атаковал неприятельские боевые корабли, где бы они ему ни попадались.

Однако, возвращаясь домой, Ксавьер с удовольствием работал на полях и виноградниках поместья Батлер, в чем искал отвлечения и душевного покоя, отдыха от ужасов войны.

Он вышел на крыльцо, с удовольствием вдохнул свежий морозный воздух, натянул на руки толстые шерстяные перчатки и направился, улыбаясь, к старику, чтобы помочь ему закончить подкормку. Ксавьер оказался рядом с ним в тот момент, когда старый Манион зашатался, словно потеряв ориентацию. Он схватился за черенок лопаты, стараясь сохранить равновесие, но глаза его вдруг остекленели, лицо посерело, и он рухнул наземь.

Ксавьер бросился к старику, громко зовя на помощь, но когда он подбежал, помогать было уже некому.

– Вот мы и потеряли второго Маниона, – сказала мать Серены. Слезы струились по скорбному лицу Ливии Батлер, и отражение ее в пруду размышлений Города Интроспекции казалось очень старым.

Настоятельница Ливия Батлер всегда выглядела намного моложе своих восьмидесяти одного года, но страшно постарела с виду после смерти мужа. Сейчас она сидела, сгорбившись в своем облачении. Вопреки ее стоическому виду, она казалась сломленной внутренне, как дерево, лишившееся корней.

Серена сидела рядом с матерью на скамейке у края пруда. Манион почил в мире, прожив насыщенную хорошую жизнь. Если бы только он прожил еще немного, чтобы дождаться конца этой проклятой войны.

Все тридцать пять лет джихада боль этой трагедии не покидала Серену Батлер. Боль дала себя знать при воспоминании об уничтоженном населении Чусука или о кровопролитии на Хонру; в другие моменты страдания были личными. Серена не собиралась отрекаться от клятвенного долга – руководить борьбой с мыслящими машинами, но ей очень хотелось, чтобы у нее оставалось время на размышления и на личное горе. Она подумывала съездить в Зимию и несколько дней провести в одиночестве возле украшенной цветами могилы отца. Но ей не хотелось видеть многочисленных толп.

Она взглянула вверх, на зеленый склон холма. Там, на вершине, находилась другая гробница, где лежало сохраненное тело ее единственного ребенка. Ее малыш стал невинным символом человеческого духа, абсолютной антитезой машинной жестокости и воплощенной бесчеловечности. Помолчав, она сказала:

– Да, мы потеряли двух Манионов. Но Лига останется, и джихад будет продолжаться и без них.

Но в душе Серена сознавала, что со смертью отца рухнул один из столпов Лиги Благородных.

Она протянула руку и обхватила пальцы матери. Настоятельница ответила на прикосновение, сжав пальцами ладонь дочери, сначала слабо, потом пожатие стало сильнее. Глаза Ливии расширились, она вздохнула, и в этом вздохе было не только ее личное горе, не только ее личная печаль. Серена попыталась обнять мать за плечи, но та вдруг пошатнулась и упала со скамейки. Серена склонилась над телом матери, приподняла ей голову и закричала, зовя на помощь.

Долгое, бесконечно длинное, мучительное мгновение Серена смотрела в открытые безжизненные глаза. Хотя Ливия и Манион Батлер жили раздельно, каждый захваченный своим делом, между ними всегда существовала невидимая связь. Они были женаты больше полувека.

И теперь Ливия ушла к своему любимому мужу.

Хотя Серена спала очень мало, на следующий день она делала все с невероятной энергией. Великий патриарх потом заметил, что она показалась ему более свежей, более вдохновленной, чем когда-либо, словно она была заряжена какой-то новой формой энергии.

Но дело было не в энергии – чувство пустоты сменилось неистовым гневом, как будто в мозгу ее что-то переключилось. Мыслящие машины – бессмысленные, ненавистные машины – лишили ее всего. Эти потери значили для нее больше, чем она могла выразить словами.

По прошествии стольких лет ей было невыносимо горько, что битва еще не выиграна. Несомненно, это было каким-то образом связано со слабостью человеческого духа, недостатком решимости. Значит, она должна как-то это переменить.

Жрице джихада отчаянно не хватало мудрого совета матери. Если бы она хоть один-единственный раз могла встать и поговорить с дочерью! Не хватало Серене и когитора Квины. Теперь, как никогда раньше, нужна была ей великая мудрость. Но к кому могла она обратиться?