Крестовый поход на Русь

Сам литовский князь впоследствии вспоминал, что при Роденпойсе его войско «перебили как во сне». Радуясь так легко полученной добыче и тому, что удалось убить множество язычников (не пощадили и пленных эстов), рыцари еще не понимали, какого смертельного врага нажили себе в эту несчастливую для Литвы весну, когда пятьдесят литовских юных вдов покончили с собой от горя. Сражение при Роденпойсе фактически стало началом настоящего конфликта литовцев с немцами, в котором Даугерутис выступает уже от собственного имени, а не только как вассал Владимира Полоцкого. Отныне к служению сеньору у него добавлялся и личный мотив — месть.

В 1207 году ситуация в Ливонии изменилась не в пользу Полоцка. Один за другим он теряет свои рубежи. Сначала Ливония, затем Кокнесе. И союз Даугерутиса и Всеволода Ерсикского выходит для Владимира на первый план. Литовские дружины стали основной ударной силой, а Ерсикское княжество — плацдармом для нападений. После неудачи в Турайде Владимир действует привычным способом: на вышедший из-под его власти край он «навел» литовскую рать.

Описание этого похода показывает, как изменилась позиция Литвы после Роденпойса. Пришедшее в Ливонию войско явно интересует не только и не столько добыча, как это было прежде. Литовский князь ищет сражения, он опустошает волость епископа до тех пор, пока немцы не собирают войско. А дальше действует в легко узнаваемой манере рыцарского кодекса, требующего официального вызова противника на бой: «Предводитель войска со своими спутниками подъехал ближе к замку и, вызвав старшего, спросил, где собрались христиане, и сказал: «Поди, извести христиан, которые два года назад перебили, как во сне, мое войско, возвращавшееся из Эстонии, что теперь они найдут и меня и людей моих бодрствующими».

Удивительно, что Генрих Латвийский сохранил в повествовании эту деталь, вновь напомнившую о сомнительном с точки зрения рыцарской чести поведении немцев при Роденпойсе. Даугерутис (а он явно возглавляет и эту кампанию) выступает здесь в совершенно неожиданном для языческого правителя свете. Перед нами не обычный грабитель, пришедший за добычей, и даже не вассал-наемник Владимира Полоцкого или Всеволода Ерсикского, а благородный воин, князь, исполненный желания отомстить за вероломство. И само сражение Хроника Генриха, всегда пренебрежительно относящаяся к языческим народам, вдруг несколькими строками рисует как настоящую битву равных, отдавая дань уважения противнику в соответствии с традицией рыцарской эпохи:

«Литовцы, превосходящие другие народы быстротой и жестокостью, обещавшие бодрствовать в ожидании битвы, долго и храбро сражались».

Было видно, что нелегкую победу одержали немецкие рыцари в этой битве. Литовцы, после долгого кровопролитного сражения, бежали, оставив им поле боя и добычу. Их время тогда еще не наступило, но начало было положено. Может быть, впервые при Аскрадэ крестоносцы поняли, что, возможно, зря поддались на соблазн легкой добычи и уговоры Виестурса.

Последствия поражения литовцев при Аскрадэ немедленно сказались на положении в Прибалтике их сюзерена. Сначала произошла потеря Полоцком контроля над Селонией, замки в которой удерживались также с помощью литовских гарнизонов. В том же 1207 году, после долгой осады своей главной крепости Селпилса, селы признали зависимость от Риги. Практически одновременно пала Кокнесе. А через год неугомонный Виестурс опять позвал рижан в поход на Литву. По свидетельству Хроники Генриха немцы явно не желали сталкиваться со столь опасным противником «на его поле». Победа при Аскрадэ далась им с большим трудом. Хроника сообщает, что они «по малочисленности в Риге людей отказали ему (Виестурсу) в помощи и всячески возражали против войны с литовцами в это время». Но потом, «уступив наконец его настойчивым просьбам и упрямой смелости безрассудных людей, собиравшихся с ним итти, решили не запрещать им воевать, наоборот отпустить их на бой в послушании, чтобы не подвергать опасности вместе с телами и души. Итак послали с Вестгардом человек пятьдесят или немного больше рыцарей и балиста-риев, а также многих братьев рыцарства христова».

В этой короткой фразе Генрих Латвийский, можно сказать, проговорился. Войско числом в пятьдесят рыцарских копий представляло собой вовсе не мелкий отряд, а довольно крупное подразделение (такое же по численности войско рыцарей было выставлено, к примеру, в битве на Чудском озере), а наличие в его составе баллистариев говорило о намерениях немцев штурмовать крепости, а не просто грабить села. В данном случае ссылка источника на малочисленность братьев и незначительность военной операции не подтверждена его же собственными данными, а вызвана лишь желанием сгладить впечатление от поражения немцев. Все указывает, напротив, на то, что кампания была подготовленной и преследовала далеко идущие цели.