В конце лета штаб Верховного командующего союзными экспедиционными силами начал перемещаться из Гренвилля, где он первоначально разместился на континенте, в Версаль, под Парижем. Мне хотелось выбрать новое место для штаба к востоку от Парижа, чтобы во время поездок на фронт не пересекать перенаселенные районы Франции. Однако, учитывая направление основных линий связи и отсутствие соответствующих условий для размещения крупного штаба восточнее Парижа, мы были вынуждены первоначально согласиться с расположением штаба в Версале как на наиболее приемлемом месте, откуда можно было руководить фронтом. Я разместил свой передовой командный пункт на окраине Реймса. Отсюда я мог легко добираться до любого участка фронта, даже в те дни, когда погода была нелетной.
Начиная с 1 сентября я в течение трех месяцев находился в поездках. Фронт постоянно расширялся, расстояния увеличивались, и поэтому каждая поездка на фронт отнимала много времени. Тем не менее эти поездки были ценными и полностью оправдывались. Придерживаясь этой практики, я мог посещать командующих в их штабах, быть постоянно в курсе происходящих событий на местах и возникавших там проблем и, главное, чувствовать настроение солдат. Спустя два месяца, когда подошла зима, извилистые дороги, ведущие в мой небольшой, лагерь возле Реймса, стали почти непроезжими. Однажды моя машина так увязла в грязи, что наши трехчасовые попытки выбраться кончились безрезультатно, и только подошедший трактор вытащил ее. Это заставило меня перейти в штаб-квартиру в Версале, и с того времени мои поездки на фронт стали более затруднительными, за исключением случаев, когда была хорошая летная погода.
Осенью во время поездки на фронт я сделал короткую остановку в прифронтовой полосе, чтобы поговорить с солдатами одного из батальонов 29-й пехотной дивизии. Мы все стояли в грязи на скользком склоне холма. Поговорив несколько минут с солдатами, я повернулся, чтобы идти дальше, и упал навзничь в грязь. Услышав взрыв смеха, с каким реагировали на это солдаты, я понял, что это была моя самая успешная за всю войну встреча с солдатами. Даже те солдаты, которые бросились ко мне, чтобы помочь выбраться из грязи, от смеха едва держались на ногах.
Иногда мои друзья советовали мне и даже настаивали, чтобы я сократил свои поездки в войска. Они правильно считали, что поскольку речь идет о солдатских массах, то лично я смогу поговорить лишь с очень немногими из солдат. Поэтому они доказывали, что я просто изматывал себя, не достигая ничего существенного. С этим я не соглашался, считая, что постоянные беседы с рядовыми солдатами дают мне точное представление о их настроениях. Я говорил с ними о чем угодно, а чаще всего спрашивал, какой новый прием или приспособление для его использования пехотой в бою придумали данный взвод или отделение. Я говорил обо всем до тех пор, пока солдаты в свою очередь не начинали рассказывать мне.
Конечно, мне понятно было, что факт беседы даже с несколькими солдатами дивизии очень скоро станет известен всему личному составу части. А это, как я считал, будет подталкивать солдат к разговору со своими начальниками. Мне казалось, что такая привычка содействует боевой эффективности личного состава. В массе, состоящей из отдельных личностей, носящих винтовки, таятся огромная изобретательность и инициатива. Если солдаты могут естественно и без сдержанности говорить со своими офицерами, то результаты их изобретательности станут достоянием всех. Более того, из привычки возникают взаимное доверие, чувство партнерства, которые составляют суть морального состояния войск. Армию, в которой солдаты боятся своих офицеров, никогда нельзя сравнить с той, в которой солдаты доверяют командирам и полагаются на них.
Есть старое понятие — "обнаженность поля боя". Это описательное выражение полно смысла для любого, кто видел сражение. За исключением таких необычных тактических действий, как форсирование реки или участие в морском десанте, в условиях района, прилегающего к переднему краю, превалирует ощущение пустынности, безжизненности. Почти не видно ничего живого: войска, как свои, так и противника, а также боевая техника как будто исчезают из виду, когда стороны готовятся к бою. В таких условиях легко потерять управление солдатами и связь с ними, поскольку каждый из них, испытывая страх, боится, что неосторожное движение или обнаружение себя будет означать для него моментальную смерть, и чувствует себя страшно одиноким. Именно в этом случае наиболее плодотворными окажутся доверие к своим командирам, чувство товарищества и вера в них.