Крестовый поход в лабиринт

Вспомнив про коньяк, я опять передернулась от отвращения. Болезненные воспоминания… Главное, стойкие. Как мои духи.

– А растерялась, потому что узнала преступника. Зато он не растерялся. Молниеносно нанесенный удар по голове уложил Галину на пол в бессознательном состоянии. Преступник решил, что она мертва.

– У него была лучшая психологическая подготовка, – дополнила меня Наташка. – Кроме того, он был взбешен – тщательные поиски необходимых вещей не увенчались успехом. Единственное, что он нашел и впоследствии уничтожил – свои фотографии. Еще один интересный вопрос: почему Галина, придя в себя, не назвала имя этого типа?

Я сделала предостерегающий жест рукой и тут же поняла – подруга сама ни за что не решилась бы на него ответить.

Жаль Ромика, но молчать было нельзя.

– Ромка, – сказала я, – Галина подумала о тебе. О том, что тебе лучше не знать, что убийца…

– Он мне не отец!!! – заорал Ромик, вскочив и яростно двинув ногой ни в чем не повинную табуретку. – Не отец и никогда им не был!

– Правильно, родненький, – всхлипывая, кинулась к нему Наташка и зажала в тиски железных объятий. – Ты тут вообще ни при чем. И табуретка ни при чем. Ир, отомри и отставь ее в сторону, пока ей и нам ноги не переломали. Ромочка, мы никому ничего не скажем, если ты не захочешь. Пусть они все летят к чертовой матери в свою Испанию.

– Пусть все летит к чертям собачьим, – устало поддержала я подругу.

Дачное утро моментально утратило свои необыкновенные краски. Вконец обалдевшую от накалившихся страстей муху парализовало на подоконнике. Напружинив лапки, она застыла, как статуя свободы, в непреодолимом сантиметре пути к приоткрытому окну.

Из комнаты выползла Денька, опасливо оглядела нашу невеселую компанию и, двигая купированными ушами, принюхалась, пытаясь определить, есть ли надежда на ветер перемен к лучшему. Выжидательно посмотрела на хозяйку, успевшую приткнуть оцепеневшего Ромика на диван. Затем уставилась на меня. Уж не знаю, какие надежды возлагала. Я похлопала глазами и неожиданно для себя повторилась, послав все к чертям собачьим. Денька осуждающе клацнула зубами и на всякий случай улеглась у порога комнаты. Неужели боялась нашествия собачьих чертей? Надо было как-то разрядить обстановку, но в голову ничего умного не приходило. – Жизнь хороша… – неуверенно начала я, – поэтому и жить хорошо… А если жить хорошо…

– То надо жить! – шмыгнув носом, подвела итог моему монологу Наташка. – Ромик, ты понял, что мы тут тебе наобещали?

– Понял… Спасибо… – откликнулся Ромик. – Мне надо подумать.

Какое-то время из солидарности с юношей думали все – каждый о своем, пока Наташка молнией не метнулась к двери:

– Иришка, твоя Мария Ивановна сюда галоши направляет. Хорошо, я в окно взглянула. Ромка, быстро наверх! Денька, брысь от двери! Ир, соображай, чего тебя принесло ко мне в такую рань?

– Н-не знаю, – запинаясь, едва выговорила я. – Разве можно соображать в такой суматохе?

Моя свекровь перешагнула порог Натальиного дома без галош. Оставила их на веранде. Одобряя ее заботу о чистоте, с лестницы свалился пластиковый тапочек – отъемлемая часть домашнего прикида спешно улепетывающего на мансарду Ромика. Тапок просвистел рядом с бабулиным ухом.

– Хороший знак! – залебезила Наташка. – Он означает, что в этом доме вам всегда рады.

– Просто замечательный… – медленно приходя в себя, согласилась свекровь, внимательно вглядываясь в лестницу. – Уже потому, что второй не слетел. Обозначился бы этот очередной знак на моей голове, я бы и оценить не успела… Ой, забыла, зачем пришла.

– Давайте я вам чайку налью. У меня очень вкусные «замухрышки» есть. Ма-аленькие такие рогалички, а внутри – бо-ольшой такой чернослив. С виду неказистые, но вкуснота! Необыкновенная. Иришка ко мне еле приплелась за таблетками от головной боли, а «замухрышек» попробовала, боль как рукой сняло, – тараторила Наташка, вытаскивая из пакета порезанные треугольничками куски черного хлеба.

– Ах, да! Головная боль! Ирочка, ты не взяла с собой телефон, Дима весь обзвонился. Я не сразу поняла, откуда мелодия раздается. У соседки дочка клумбу пропалывает с магнитофоном, у меня телевизор работает, а слева Пал Петрович поет про трех таксистов…

– Таксистов?

– Каких «таксистов», Наташа! Ты что, плохо слышишь? Я сказала, «танкистов». Ирина, держи мобильник. С вами одна головная боль! Не суетись, Наташа, у меня дома пряники есть. Ира, между прочим, Дима уже подъезжает.

Слегка обиженная свекровь ушла, а мы спешно принялись снаряжать Ромика в дорогу. Можно было бы оставить его на даче, но реакция на это обозленного моим молчанием Дмитрия Николаевича непредсказуема. Впрочем, как и обделенного голубцами и вниманием безработной жены Бориса. Сообщат, куда не следует…

Я надеялась, что уже в понедельник все встанет на свои места, поэтому скручивать Ромика в бараний рог, насильно вытягивая из него признания, не стоит. Он просто стиснет зубы и промолчит. Вся моя работа по осторожному «перетягиванию каната» на себя пойдет насмарку, конец «каната» вырвется и сметет Ромкино светлое будущее.