Крестовый поход восвояси

Пораженный такой феноменальной новостью, Лис моментально навел резкость во взгляде и, оценив по положению солнца, что времени никак не больше шести утра, резонно заметил:

— Ну уж, во всяком случае, один, так это точно. Ты чего вскинулся?

— Почему ты вдруг решил, что Горе-злосчастье гонится именно за нами?

— А за кем же? — возмутился Лис, уязвленный тем, что Горе-злосчастье может здесь гнаться за кем-то еще.

— Ну сам посчитай. Кеукче, на котором пояс был, он кто?

— Маг, — ни секунды не думая, брякнул Лис.

— Да нет, я о другом. Он сводный брат Чингисхана. А Буринойон, на котором были сапоги…

— Стоп-стоп-стоп! Буринойон — внук Чингисхана. Возможно, и Субедэю какая-нибудь малость перепала от щедрот Лиха Одноглазого, раз он впервые в жизни проиграл сражение. Стало быть, оно, не будем его лишний раз поминать, не только к нам прицепилось…

— Ау, Венедин, очнись! Мы вчера выстояли в передовом полку, причем, заметь, практически без ран. Выжили в сече. Ночью, как по бульвару, ушли от татарских стрел. Ты сбил самого могущественного мага Орды и раздобыл амулет, правда, никто не знает, как он действует. Даже смерть Буринойона скорее его проблема, чем наша. Не дергался бы, жил и жил.

— А ведь верно, — задумчиво подытожил все сказанное Лис. — Ведь так же оно и получается. Блин, а я-то вчера облажался! Комендант паники! Нервы надо лечить. Так лохануться!

Самобичевания наши прервало появление верхового, еле сдерживающего каурого аргамака, нетерпеливо танцевавшего на месте в вынужденном простое.

— Воеводу Воледара Ингваровича да побратима его Лиса Венедина Володимир Ильич к себе кличет. — Прокричав это, всадник дал шпоры своему горячему скакуну и галопом помчался куда-то еще сообщать волю Муромца.

Вблизи штабного шатра дорогу нам преградил Илья Муромец собственной персоной.

— Пошли, — кинул он, кладя руки нам на плечи.

От такого приглашения тяжело было отказаться. Я обратил внимание, что тон богатыря был не то чтобы холоден, но мрачен. Казалось, он вовсе не был рад встрече с боевыми товарищами.

— Отец твой нас звал, — неспешно произнес я.

— Знаю. Он и велел вас перенять да проводить.

Мы с Лисом переглянулись. Начало не предвещало ничего хорошего.

— Идем, идем, — заторопил нас Илья Володимирович. — Вначале посмотрим да послушаем, а уж затем беседы побеседуем.

— Час от часу не легче, — вздохнул я, понимая, что вряд ли бы старший Муромец избрал столь странный способ встречи для веселых застольных бесед.

В тягостных раздумьях мы дошли до шатра и, обойдя его, втиснулись в небольшую палатку, примыкавшую к нему сзади и, очевидно, предназначенную для ночлега отдыхающей стражи.

— …Теперь же мы одержали славную победу, и никто уже там не посмеет сказать, что мы слабы, — четко и размеренно произносил чей-то уверенный голос.

— Это Мстислав Киевский, — пояснил Илья Муромец.

— И мы, и наши враги понесли огромные потери, — продолжал тот же голос. — Но армии Чингисхана неисчислимы, пройдет немного времени, и на смену этой Орде он пришлет другую. Где нам взять силы, чтобы противостоять ей? Да, враг разбит, но не сокрушен. И мы должны искать с ним мира, а не новой войны. А потому я стою на том, чтобы выдать убийц.

За тонкой матерчатой стенкой раздался невразумительный гул голосов, судя по интонациям, явно поддерживающий слова оратора.

— Да-да, это о вас, — едва шевеля губами, прошептал младший Муромец. — Сегодня поутру от Субедэя посольство прибыло, требует выдать убийц Буринойона. Говорят, не в бою был убит, а стрелой посреди степи, да еще и со связанными руками. Выходит, чистой воды убийство. А убийцы, то бишь вы, други мои, в нашем стане скрываются.

— Отколь про нас-то известно?

— Да уж известно, — усмехнулся Илья Муромец. — Поди, не дети малые, понимать надо, столько глаз кругом, нешто схоронишься? — Он замолчал и вновь прислушался. — О, Суздальский говорит.

— Прав князь Мстислав, в том спору нет…

— Ты ба! Сколь живу, впервые Владимирские князья с Киевскими в согласии пребывают.

— …Войско наше не вечно здесь стоять будет. Поди, дома-то уже жены мужей заждались, матери все глаза исплакали, сынов ожидаючи. Разойдутся полки да дружины по домам, а тут ворог и нагрянет. Чем держать его будем? Против такой-то силищи кто сам выдюжит?

— Надо же, уразумел, — недобро хмыкнул Илья. — Уж и на том спасибо. — Он вновь обратился к нам: — Субедэй за ваши жизни клянется полон вернуть, а его нынче в Орде тыщ до трех будет. Да божится, что уломает Чингисхана не ходить впредь на землю русскую.

— …И запылают тогда села и города. Сколько крови прольется? Окиян-море.

— Как думаете, други, выдадут князья да бояре чужеземцев за такой-то куш?

— А я говорю, не видано то дело — витязей татарве на съедение отдавать! — раздалось где-то совсем близко.

— О, чуете, — Муромец поднял указательный палец вверх, — и за вас голос слышен. То Святополк Туровский. Молодой еще да горячий. А может, надеется в своих лесах да болотах отсидеться?

Ответом на реплику молодого князя был гул возмущенных голосов, не разделявших его точку зрения.