Крестовый поход за счастьем

Но, зато, приперся Троцкий, с тремя бутылками жуткой бормотухи, под названием «плодово-ягодный букет». Троцкий ловко откупорил один из букетов, налил в принесенные Виталей, эмалированные кружки. Мы чокнулись кружками. В предзакатном воздухе, раздался звон эмалированной посуды, словно несколько малышей, столкнулись горшками. Я, как вы, наверное, помните, алкоголь не пил (за исключением, конечно, коньяка у Новика.), поэтому, с опаской понюхал содержимое своего горшка, точнее, кружки.

– Ты чего, не бухал, Острогов, никогда?! – спросил Троцкий, криво усмехнувшись и посмотрев на меня, как на ничтожество.

– Нет, не бухал. – ответил я. – Как-то, повода не было.

– Ты же говорил, телка у тебя была, в Астрахани. – сказал Виталя. Видимо, в его понимании, телки и алкоголь, шли в комплекте.

– Ну и что. – ответил я. – Все равно, как-то, не доводилось. – я снова понюхал кружку. Естественно, никакими плодами и ягодами, эта грязно-малиновая жидкость, не пахла. Она воняла спиртом, чем-то приторным и очень мерзким. Сделав глубокий вдох, я залпом выпил эти чернила, чуть не задохнувшись от гадкого запаха бормотухи. В этот момент, я себе очень, не понравился. За то, что, пошел на поводу у компании, переступив через свои, якобы, принципы. И ради чего, собственно? Ради того, чтобы сверстники, снова смотрели с уважением. Мне стало неприятно быть мной.

От калитки, раздался девичий смех.

– О, бабы пришли! – радостно возвестил Троцкий, толкая меня плечом.

– Сам ты баба! – ответила, шедшая первой по тропинке, Любка. Она была блондинкой, Любка Ракитская. С ней я тоже, когда-то, сидел за одной партой. Любка была в красных штанах и белой блузке. В руках – красная хозяйственная сумка из блестящего кожзама с надписью «олимпиада-80».

– Парни, мы вам поесть принесли – объявила Любка, опуская сумку на траву. – Привет, Острогов! А ты чего это, в форме?

– А он, наверное, в плаванье собрался – сказала Ленка Шумакова, высокая, рыжеволосая, девчонка, присаживаясь на скамейку. Ленка была модницей, сколько я ее помню. Вот и сейчас, на ней была юбка, состоящая из разноцветных, кажется, «воланы», эти штуки называются, такие, ярусы у юбки. И блузка цвета молодой травы, с какими-то, оранжевыми, кляксами. Сестры Князевы, как всегда, одеты были одинаково – в сарафаны синего цвета, в мелкий белый цветочек.

– Привет, Вадим – поздоровались близняшки, почти хором.

– Привет, девчонки – чуть более развязно, чем требовалось, ответил я, салютуя кружкой.

– Вы чё, без нас бухаете?! – возмутилась Ленка. – А ну, давайте, наливайте!

Виталя принес еще кружки, Троцкий налил всем. Любка, порывшись в своей сумке, вытащила несколько бутербродов – черный хлеб с колбасой, которая называлась «ассорти», а взрослые, обычно, называли ее «жуй-плюй». Была такая интересная колбаса в то время, которая состояла из каких-то, отдельных кусочков, причем, не всегда, эти кусочки, оказывались мясом. Бывало, что попадались хрящи, или какие-то жилы. Наверное, поэтому «жуй-плюй». Любка раздала всем по бутерброду.

– Погодите! – воскликнула Ленка. – Чё, как алкаши-то?!

– Ну, говори, тогда тост – сказала, усмехнувшись, Любка, нюхая кружку и морщась.

– Давайте выпьем за Острогова – предложила Ленка. – Он всегда был странным, особенно, когда уехал на капитана учиться.

– На штурмана. – поправил я.

– Без разницы! – отмахнулась Ленка. – Так вот. Он всегда был странным, таким и остался! Каким-то, прям, взрослым стал, такой, красивый весь, в форме! За тебя, Вадим, чтоб ты оставался странным и всем хотелось стать, как ты!

Мы дружно чокнулись, выпили, закусили бутербродами.

Виталя пообещал, что скоро будут шашлыки, мол, родители замариновали кучу мяса, можно пожарить.

Новость о шашлыках, все встретили с воодушевлением. Виталя, вытащил из дома, кассетный магнитофон, поставил на столик. Вскоре, при свете костра, под «Си-Си-Кетч», девчонки отплясывали, стараясь выглядеть, максимально женственно и грациозно. С ними, двигаясь, словно по его телу, пускали электричество, плясал Троцкий, губами подпевая популярной немецкой певице…

– Слушай, а у тебя, правда, был роман с взрослой женщиной? – спросила Ленка. Мы сидели с ней, на крыльце. Шашлык, давно был съеден, плодово-ягодная бурда, выпита. На веранде, как два привидения, слившиеся в одно, отчаянно целовались Виталя, с одной из близняшек. Серега с Любкой, целовались где-то в доме. В то время, хотите верьте, хотите нет, дальше вот таких вот, как перед долгой разлукой, целований, у моих тогдашних сверстников, дело не доходило. Это, знаете ли, не современные «вписки», на которых разыгрываются сюжеты немецких фильмов, только без сантехников или разносчиков пиццы. Это были, вот такие, полудетские сборища разнополых сверстников. Еще раз повторюсь, хотите верьте, хотите нет. Но так все и было.

– Ну, не взрослая она была. – ответил я, смеясь. – Двадцать два года, всего-навсего. Но, для Ленки, двадцать два года, видимо, была уже глубокая старость. Она покачала головой.

– Все равно, взрослая – повторила она. – Как ее звали?