Кри-Кри

Кри-Кри догадался, что ей хотелось расспросить о Люсьене, узнать подробности его предательства, а может быть, и о его последних минутах. Начать разговор первым Кри-Кри не решался, да и не знал, как это сделать. В конце концов, самое главное Мадлен узнала от Этьена, а белый флаг, который выкинул изменник, досказал остальное.

Так шли они молча, и у каждого была своя дума.

Туман стал понемногу рассеиваться. Первые лучи солнца осветили крыши и фасады домов.

— Надо торопиться, Жако, — сказала Мадлен. — Мы должны добраться до «Веселого сверчка» раньше, чем рассеется туман.

— Я постараюсь итти скорее, — сказал Жако сдавленным голосом.

Он зашагал бодрее, но было уже достаточно светло, чтобы заметить неуверенную поступь Жако и неровное покачивание его корпуса.

— Ты устал, Жако? Тебе трудно? — спросил Кри-Кри и, обойдя носилки, взялся за концы поручней.

Руки мальчика коснулись горячих рук Жако. Кри-Кри заметил, что юношу била лихорадка, он весь трясся.

— Отдохни немного, передай мне носилки. Здесь недалеко. Я справлюсь.

— Ничего, ничего, Кри-Кри, я дойду, — пробормотал Жако.

Погруженная в свои мысли, Мадлен обернулась, взглянула на Жако, но ничего не сказала. Она только слегка замедлила шаги.

Скоро показалась знакомая вывеска «Cri-Cri Joyeux». Обогнув угол, все трое пролезли через отверстие, проделанное в деревянном заборе, окружавшем заброшенный сад, превратившийся теперь в пустырь, куда сваливали всякий мусор. Кри-Кри открыл окошко и первый влез в каморку. Потом туда проникла Мадлен и с помощью Жако втащила носилки с дядей Жозефом.

Жозеф все еще не приходил в сознание. Кри-Кри это очень волновало, но Мадлен успокоила его:

— Дай ему только спокойно полежать, и он быстро оправится.

Она с нежностью взглянула на Жозефа: казалось, она прощалась с ним навсегда.

— Прощай, Кри-Кри! — прошептала она, вылезая из окна в сад и прикрывая створку окна. — Скажи Жозефу…

Но слезы не дали ей закончить.

— Идем скорей, — торопил ее Жако. — Если нас найдут здесь, это может погубить Жозефа.

Светало. Туман совсем рассеялся. Нужно было спешить. Жако взял Мадлен под руку, и они направились опять по той дороге, по которой только что несли носилки. Но уже через несколько шагов Мадлен заметила, что Жако отстает. Она остановилась и посмотрела на него в упор.

— Что с тобой, Жако? Ты едва передвигаешь ноги и почему-то хромаешь? — Она осмотрела Жако с головы до ног и только теперь увидела, что его правый сапог весь залит кровью.

— Ты ранен, Жако? — с тревогой в голосе спросила она.

— Пустяки! Пуля прошла навылет, не тронув кости, — ответил Жако, виновато улыбаясь. — Ты иди, не жди меня. Мне надо отдохнуть две-три минуты, а потом я тебя догоню.

— Надо перевязать рану, да хорошо бы ее и промыть, — сказала обеспокоенная Мадлен.

— О, если бы мы нашли хоть немного воды! — силясь улыбнуться, сказал Жако. — У меня совсем пересохло горло.

Мадлен взглянула на товарища, и сердце ее сжалось. Жако выглядел больным: на похудевшем лице выделялись большие глаза, обведенные кругами, губы слиплись и высохли.

Мадлен оглянулась по сторонам. На углу улицы Фонтен-о-Руа, прямо против них, в чуть розовеющем утреннем свете вырисовывались контуры фонтана. Не раздумывая, Мадлен сдернула кепку с головы Жако, быстро перебежала улицу, нажала кнопку. Брызнула струя свежей воды, Мадлен дала кепке пропитаться водой, затем наполнила ее и принесла Жако напиться.

Жако с благодарностью и восхищением взглянул на Мадлен. За время их короткого знакомства эта девушка не переставала вызывать в нем восторженное удивление. Вот только эта история с Люсьеном! Как и у Мадлен, его мысли все время возвращались к этой печальной странице их недавнего прошлого.

— Необходимо все-таки перевязать тебе рану. Спрячемся вот здесь.

Мадлен указала на разрушенный снарядами дом. Верхний этаж его выгорел целиком. Каким-то чудом уцелела только блестящая медная кастрюля, подвешенная на крюке. В утренних лучах солнца медь горела особенно ярко. Это напоминание о повседневной жизни, о хорошей хозяйке, которая накануне разгрома добросовестно вычистила кастрюлю, врывалось ярким контрастом в насторожившуюся тишину. В окнах магазина, помещавшегося в нижнем этаже, были выбиты все стекла, а сорванная ставня, спускаясь с подоконника, образовала как бы нарочно приставленный дощатый скат.

Поддерживаемый Мадлен, Жако вместе с ней забрался в магазин. Мадлен сияла патронташ, который все еще оставался на ней, хотя в нем ничего не было, кроме марли. Но марля как раз и пригодилась. Жако подал Мадлен свой перочинный нож, и она разрезала голенище, сняла с его ноги сапог. Пуля действительно прошла через мышцу, не задев кости. Перевязав рану, Мадлен срезала голенище сапога и помогла Жако вновь надеть опорок на ногу. Теперь одна нога его была обута в высокий сапог, другая — в опорок.

Мадлен взглянула на него, улыбнулась и наклонилась было, чтобы срезать голенище и левого сапога, но Жако остановил ее:

— Не трудись, Мадлен. Не стоит. Нам надо спешить на помощь к Этьену.