Кри-Кри

Из этого состояния опьянения, в котором Кри-Кри находился несколько первых минут, его вывел разрыв снаряда, упавшего на мостовую за несколько десятков метров от всадников.

Суровая действительность вернула мальчика к цели его необычайного путешествия. Только теперь в первый раз он обернулся, чтобы взглянуть на сидевшего сзади Анрио. Лицо Анрио ничего не выражало, точно у восковой маски; глаза его были неподвижно устремлены вперед, губы сжаты, ни один мускул лица не выдавал его мыслей.

^{_{Только теперь в первый раз он обернулся, чтобы взглянуть на сидевшего сзади Анрио.}}

Кри-Кри сразу стало не по себе. Он начал оглядываться по сторонам. Он хорошо знал Париж. Его сперва только удивило, а затем и встревожило, когда он заметил, что, объехав баррикады на улицах Пегу, Плесси и Кинэ, они направляются к тому кварталу, где давно засели версальцы. Эта мысль мелькнула в голове Кри-Кри так быстро, что он не успел в ней разобраться, но сердце у него учащенно забилось в предчувствии чего-то недоброго. Он еще раз обернулся и спросил:

— Куда мы едем?

Анрио ничего не ответил. Только злая улыбка скользнула по его лицу; резким движением шпор он заставил коня прибавить скорость.

Кри-Кри понял, что задавать какие-либо вопросы Анрио бесполезно. Он старался только как можно лучше запомнить дорогу, по которой они мчались. Анрио то и дело сворачивал в переулки. Через четверть часа (Кри-Кри хорошо ориентировался во времени) галоп сменился легкой рысью, а еще через две-три минуты лошадь остановилась у маленького покосившегося желтого домика. Из окна верхнего этажа высунулась молодая женщина в бумажных папильотках и стала вытряхивать ковер прямо на головы Кри-Кри и Анрио. Женщина пела веселую песенку и так добросовестно и тщательно вытряхивала ковер, как будто Париж не переживал тревожных дней, как будто не для того слеталось воронье в Париж, чтобы утолить свой голод свежими человеческими трупами.

Переулок был совершенно безлюден, как будто вымер.

— Вот мы и приехали, — сухо сказал Анрио. — Слезай.

Привязав лошадь к фонарю, он повел Кри-Кри через узкий, как колодец, двор, ничем не отличавшийся от тысячи других парижских дворов. Двор оказался проходным. Когда они прошли его, Кри-Кри удивился неожиданной перемене во внешнем виде улицы. У выхода стоял часовой, мало похожий на хорошо знакомых Кри-Кри гвардейцев Парижской коммуны.

Кроме часового, по улице ходили какие-то странные полуштатские, полувоенные люди. На перекрестке стояла огромная новехонькая митральеза[30], которой могла позавидовать любая баррикада.

Еще больше удивило мальчика то, что Анрио в ответ на окрик часового: «Кто идет?», только отвернул лацкан своего пиджака и процедил сквозь зубы:

— Мальчик со мной.

Часовой взял под козырек.

Кри-Кри насторожился.

«Бежать!» было первое, что пришло ему в голову. И, долго не рассуждая, он бросился к воротам, через которые только что вошел. Но едва он пробежал несколько шагов, как рука часового неумолимо сжала его локоть:

— Твой пропуск!

Позади раздался громкий смех. Это смеялся Анрио. Теперь он смеялся открыто, весело, но все с той же иронией, которая делала его таким ненавистным для Кри-Кри.

— Отпустите его. Это мой пленник.

Кри-Кри все понял. Он — в западне, Анрио — шпион. Но один ли только Анрио? А Люсьен? Люсьен, жених Мадлен, которому так доверял Жозеф? Не он ли толкнул его в эту западню?

«Это ничего, ничего, — пытался утешить себя Кри-Кри, в то время как мысли с лихорадочной быстротой проносились в его голове. — Не то важно, что меня провели, как мальчишку. Повязки Мари — вот что важно! Нет, не то… Сейчас самое важное — поскорей все рассказать дяде Жозефу».

Между тем подошедший к нему вплотную Анрио говорил, хотя Кри-Кри совсем не собирался плакать:

— Ладно! Не хнычь, мальчишка. Может быть, я тебя и помилую. Все зависит от того, как ты будешь себя вести. Эй, Таро! — окликнул он проходившего мимо жандарма. — Отведи арестованного в подвал, где остальные.

Кри-Кри схватился за карман. Перочинный ножик, отвертка, свисток — разве теперь это могло помочь? Только сейчас он понял, что все это были детские игрушки, что до сих пор он только играл. Сейчас начиналась большая трудная жизнь, в которой, оказывается, Кри-Кри ничего не понимал и о которой вчера ему рассказывал дядя Жозеф.

Глава десятая МАТЬ ЛУИЗЫ

Кровавые отсветы пожаров бороздили светлое майское беззвездное небо.

Уже четыре дня Луиза Мишель не возвращалась домой.

В маленьком домике на улице Удо помещалась школа и при ней квартирка, где жила Луиза вдвоем со старушкой-матерью. Здесь все было, как обычно.

Мадам Мишель, благообразная старушка небольшого роста, с седой головой и правильными чертами лица, невзирая на снедавшую ее тревогу, занялась приготовлением несложного ужина.

«Если Луиза вернется, она придет голодная», подумала старушка и принялась дрожащими руками чистить картофель. Потом она поставила кофейник в самодельный термос, состоявший из горы вышитых подушечек разной величины.